Асина память. Рассказы из российской глубинки (Духовная проза) - 2015 - страница 59

Хозяин несчастливого дома, как штопор в пробку, вошедший в запой, вскоре стал подавать заметные признаки умственного расстройства. Я обнаружил это, когда он нанес мне неожиданный визит. Был он одет в зеленую куртку и зеленые же брюки из парусиновой ткани, на ногах были рыжие замшевые остроносые сапоги. Был он черноволос и худ, с заметно выдающимся крупным носом на смуглом лице. Он стоял у паперти, а когда я вышел из церкви, попросил позволения задать вопрос.

— Да?

— Как вы относитесь к Гермесу Трисмегисту?

Я ответил, что порядком подзабыл это имя.

— Но гностические гимны вам, надеюсь, знакомы?

— Безусловно...

— Однако Церковь не постигает их мистической глубины!

— Это весьма спорное утверждение.

— Тогда давайте устроим публичный диспут на эту тему! Я арендую помещение клуба...

Мне пришлось поломать голову, как бы подипломатичнее ответить спорщику. Я посетовал, что мое непосредственное начальство очень консервативно и не одобрит такой полемики, но сам лично я уважаю мистику и отношусь к ней с должным почтением... Удовлетворившись моими объяснениями, он резко кивнул головой, как в наших фильмах это делают немецкие или белогвардейские офицеры (похожие друг на друга), и прищелкнул кожаными пятками своих мягких сапог.

В следующий раз он повстречался мне у магазина, как всегда нетрезвый, и на правах старого знакомого доверительно поделился планами:

— Ухожу наверх!

— О! — только и смог я произнести, пытаясь с ходу сообразить, что бы это должно было означать на языке мистиков. — Кажется, Плотин описывал схожий опыт... — Этим замечанием я думал предупредить его желание поспорить, если оно вдруг возникнет. Но он сегодня был далек от тонких гностических материй.

— Меня вызывают в Москву. Предлагают баллотироваться в депутаты. Делать нечего, придется возвращаться в большую политику...

День или два спустя я вышел за водой к колодцу и с изумлением заметил, как невдалеке, метрах в ста, человек, бредущий по дороге, вдруг странно подпрыгнул. Всякая нечаянность в деревне слишком бросается в глаза. Человек прошел пару шагов и, снова подпрыгнув, по-лягушачьи приземлился на асфальт. Поднявшись с корточек, он как ни в чем не бывало прошел еще несколько шагов, а затем неведомая сила снова подбросила его в прыжке, и он стремительно покатился по ровной дороге, будто под резкий уклон, как в полете раскинув руки. Это был тот самый любитель мистики. Белая горячка наконец вырвалась на свободу, или он вырвался из-под ее власти и унесся в какие- то горние дали.

Его увезли в город, в лечебницу. Бесхозный дом быстро лишился дверей, оконных рам и пола. Что оставалось, сгорело глухой осенней ночью. Здешние пьяницы часто выпивали там. Может быть, они забыли погасить костер или, наоборот, умышленно его не потушили? Но странно, что никто из прежних хозяев не озаботился приехать вовремя и перепродать постройку, пусть даже с потерей части вложенных средств.

— Не иначе как людям деньги легко достаются, — сказал на это сосед, Алексей Сергеевич.

Проходимец

В минувшее воскресенье была обычная служба, после нее — молебен, затем — отпевание. Еще утром я заметил в стороне, у свечного ящика, незнакомого мужчину,

явно приехавшего первой электричкой. Позже Катерина, подходя к кресту, скороговоркой прошептала:

— Батюшка, у нас чужой священник на службе!

Когда я освободился, мужчина подошел и представился:

— Отец Николай из Нижегородской епархии.

Он пояснил, что отпущен за штат местным архиереем с правом перехода на другой приход.

— Вот, был на приеме у вашего владыки; он разрешил присмотреть какой-нибудь из открывающихся храмов. Поездил по области, побывал, где смог, теперь надо возвращаться домой, с матушкой посоветоваться. Отец, будьте добры, помогите как священник священнику на билет. Пока ездил, поиздержался...

Я спросил, сколько ему требуется, и дал даже несколько больше. На вид этому человеку было лет сорок. На службе он стоял в брюках, а подходя знакомиться, выпростал из-под них полы подрясника. Знакомясь, он с каким-то неуместным ликованием продемонстрировал мне свой иерейский крест — у нас, дескать, и кресты одинаковые! Они и вправду были одинаковыми, и в этом нет ничего удивительного, поскольку с тех пор, как ограбили церковь и прихватили мой серебряный крест, я купил в церковной лавке, в лавре, типовой, изготовленный из обычного металла.

Этот отец Николай отдаленно смахивал на портрет Белинского: волосом и бородой рыжеват, лицо морщинистое, «ношеное», какое бывает среди духовенства, или отчаянно бедствующего, или пьющего. Он улыбался просительно, спеша наперед ответить улыбкой на любое слово; в его эмоциях и жестах просматривалась та мера преувеличения, какая не располагала относиться к нему как к человеку искреннему. Поэтому, наделив отца Николая деньгами, я попрощался с ним, предварительно попросив Галину покормить его у себя. Не отпускать же человека в дорогу голодным!

Это происходило позавчера, а вчера наши матушки, Катерина и Галина-слепая, как обычно, пришли убираться в церкви. Перекрестившись, поклонившись иконам и повздыхав у них, они подошли под благословение, а затем принялись рассказывать, как ходили покупать растительное масло. Катерина даже вытащила из своей хозяйственной сумки пластиковую бутыль и открыла крышку — в ноздри пахнуло душистым подсолнечным елеем. В шутку я поддел Катерину:

— Вашим маслом трактор заливать вместо солярки! — а Катерина отмахнулась и, сильно окая, отвечала:

— А очищенное я не могу, вот не могу, и все тут! У меня от него изжога.