Музы дождливого парка - страница 29

которую можнона них купить.Платья, перчатки,украшения,рюшечки-побрякушечки,мертвый рубиновыйбраслет... Егострастная,неуемная Эвтерпакуда-то исчезла,уступив местожадной и ненасытнойфурии.

Теперь,когда в карманеу Саввы былоне пять франков,а куда как больше,когда холоднуюмансарду сменилиблагоустроенныеапартаменты,когда в Ротондеон мог заказатьвсе что угоднои не делатьмучительноговыбора междусигаретой ичашкой кофе,он чувствовалсебя несчастным.Из его жизниснова ушелсвет. Адели,его неугомоннаяЭвтерпа, медленно,каплю за каплей,выпивала изнего душу.

Саввасначала захандрил,а потом и вовсезаболел. В 6редуи лихорадкеон провалялсябольше недели,а когда наконецпришел в себя,Адели не былорядом. Он, ничтожный,измученныйболезнью, нашелсвою ветренуюмузу в объятияхдругого мужчины...

Наверное,Савва смолчалбы, вернулсяв постель исделал вид, чтоничего не заметил.Он мог проститьАдели измену,но не смог проститьпоруганиясвоего труда.Эти двое, голые,рычащие, необузданные,предавалисьпохоти в егомастерской,на его разбросанных,измятых и истерзанныхкартинах.

Нождля разрезанияхолста сам легв ладонь, призывносверкнул идеальноотточеннымлезвием. Ножжаждал кровиедва ли не больше,чем сам Савва.Он вошел вбеззащитнуюспину соперникас довольнымчавканьем. Раз,еще раз...

Когдакапли крови,такие же прозрачныеи яркие, какрубины в еелюбимом браслете,упали на белоснежнуюгрудь Адели,она не закричала,лишь по-кошачьивыгнула спину.Музы бываюттак хитры иизворотливы!

—Савва!— Напротянутойв просительномжесте рукежадно сверкнулирубины. —Как ялюблю тебя воттаким! Ты помнишь,как умиралаАмели? Ты помнишь,какая ночь былау нас с тобойпосле ее смерти!Я скучала потаким ночам.Иди ко мне...

Снова,сочащиесясладким ядом,призывно приоткрытыегубы, покрывалочерных волосна мраморно-белыхплечах, соленыйпривкус кровиво рту. Его беспечнаямуза сноваизлучала волшебныйсвет, вдохновлялаи заставляласходить с ума.Если заменитьбездушныйрубиновыйбраслет на тот,самый первый,гранатовый,если успетьпоймать вотэтот ускользающийзакатный лучи найти в себесилы встатьк холсту...

— Идико мне, моя любовь!Согрей меня!

Голособещает блаженство,рубиновыйбраслет гипнотизирует,а от разливающегосяпо мастерскойсвета головаидет кругом.За этот светСавва готовпростить своейЭвтерпе все.Он уже простил...

Эвтерпа,его муза. Еетело такоежаркое, чтобольно касатьсяруками. И жадные,до крови, поцелуи.В ее глазахотражение егособственногобезумия. А взанесеннойруке его нож...Коварная, коварнаямуза, посмевшаяподнять рукуна своего творца.

Жизньпокидала телоАдели медленно,утекала тепломиз онемевшихрук, выпивалакраски из истерзанныхпоцелуями губ,гасила светв удивленнораспахнутыхглазах. Тогда,четыре годаназад, в темнойподворотнеСавва не успелрассмотреть,как это бывает,как жизнь уступаетместо вечности,но сейчас времябыло на егостороне. Онгладил своюмузу по выцветающейщеке, жадноловил губамипоследнийвздох, впитывалв себя тот свет,который подарилаему ее смерть.

Всебя Саввапришел тольконочью. В темноймастерской,среди залитыхкровью картин,в объятияхсвоей мертвоймузы. Тело билозноб то ли отсовершенногозлодеяния, толи от вновьначавшейсялихорадки, ноголова работалаудивительноясно. Пришловремя сказатьпрошлой жизни«прощай». Прошлойжизни, прошлыммузам, Парижу.Смерть Аделиему с рук несойдет, нужнобежать.

Саввасобиралсябыстро, несмотряна лихорадкучудовищнуюслабость. Деньги,драгоценностиАдели, документы,картины и наброскиАмедео, кое-чтоиз своих работ,только то, чтоможно уложитьв дорожнуюсумку. Все, онготов к переменам!Осталась лишьсамая малость...

Оранжевыеязычки пламенирадостно лизнулихолст, сердцесжалось отболи, рука сосвечой дрогнула.Уничтожениесобственныхкартин —почтидетоубийство.Но по-другомуникак. Огонь— самыйлучший сообщник,огонь сотретулики, лица,воспоминания.Огонь оставитпосле себя лишьдва до неузнаваемостиобгоревшихтела. Если всесложится удачно,его даже нестанут искать.Возможно, в«Ротонде»кто-нибудь издрузей-художниковподнимет в егопамять рюмкуполынной настойки,навернякакто-нибудьобрадуетсяего безвременнойкончине, вероятно,его картинывырастут вцене, как некогдавыросли в ценекартины несчастногоАмедео. Жальтолько, что он,Савва, этогоне увидит...

*****

Натазаговорилане сразу, выждала,когда хлопнетдверь библиотеки.

— Увас есть дляменя какая-нибудьинформация?—спросилаона, всматриваясьв темноту заокном.

— Нетакмного,каквамхотелось бы!—Крысоловвернулся кдивану, усталооткинулся наспинкустула. —Ноодно я могусказать наверняка:в вашем доменет никакихпризраков.

— Ав павильоне?Вы были в павильоне?

— Был.— Онкивнул. —Тамтоже все чисто.

Затаившаясяна задворкахпамятичернаятень сновавсплыла передвнутреннимвзором. Этатеньсовершенноточно не былагаллюцинацией.

— Выв этом абсолютноуверены? Высделали все,что должны былисделать?

— Ясделалвсе,и даже больше.Я играл на флейте...

Ониграл на флейте!Самонадеянныймальчишка,начитавшийсявсяких шаманскихкнижек и возомнившийсебя бог вестькем!

—Господи!да при чем тутвашафлейта? —Какни стараласьНата, но скрытьраздраженияей не удалось.

— Каквыдумаете, почемуменя называютКрысоловом?—Егосовсем не обиделоее раздражение,возможно, дажеразвеселило.

— Яне привыклазадумыватьсянадтакими...надтакимиглупыми вопросами.

— Естьтакая сказка,вы должны еезнать, в нейКрысолов игрална дудочке, ивсе крысы сбегалисьна ее звук. Мояфлейта —эточто-то вродедудочки Крысолова.Когда я играю,ни один призрак