Миры Филипа Фармера. Том 10. Река Вечности. Мир Ре - страница 102
Стаффорд — весь в крови, без шлема, с вытаращенными глазами схватил Микса за руку:
— Нам нужно собрать людей, чтобы прорваться за ворота!
Мысль хороша, но как осуществить ее?
И тут внезапно благодаря той необъяснимой, но совершенно очевидной телепатической связи, которая возникает в бою между солдатами, все альбионцы пришли к тому же решению. Они развернулись и бросились на тех, кто загораживал выход. Пока они бежали, их спины протыкали копьями, от сильных ударов сзади дубинками и топорами они отлетали вперед и падали; их колотили, сбивая с ног, со всех сторон и всяким оружием. Стаффорд пытался направить их стихийный наскок в русло организованной атаки. Он, очевидно, понимал, что с ней слишком запоздали, и все же, несмотря на это, мужественно пытался изменить положение. Его сразили два вражеских солдата, но он снова поднялся. И снова упал. Он лежал на спине с открытым ртом, глядя одним глазом в небо. Другой был выколот острием копья.
Под тяжестью древка его голова медленно повернулась, и единственный глаз уставился прямо на Микса.
Что-то ударило Тома по затылку, и его колени подогнулись. Смутно, словно во сне, он чувствовал, что падает, но уже не знал, кто он и где он, а времени, чтобы осознать все это, у него уже не было.
ГЛАВА 11
Том Микс пришел в себя и пожалел, что не умер.
Он лежал на спине, ощущая пульсирующую боль в затылке и резкую, скручивающую боль в желудке. Лицо, глядевшее на него сверху, было измазано грязью и двоилось, колыхаясь из стороны в сторону. Оно было длинным и худым, с выступающими скулами, смуглым и черноглазым. Угрюмая улыбка обнажала два ряда белых зубов, из которых два передних внизу отсутствовали.
Том застонал. Лицо принадлежало де Фалья, крамеровскому приспешнику, жестокому и беспощадному. А зубы выбил Том собственноручно, когда пытался удрать из этого самого Фидеса. Маловероятно, что ему снова представится возможность повторить подобный подвиг.
Испанец заговорил на прекрасном английском, с еле заметным акцентом:
— Добро пожаловать в Деусволенс!
Микс принужденно улыбнулся:
— Кажется, мне не светит обратный билет?
— Что? — не понял де Фалья.
— Неважно, — сказал Микс. — Ну, так какие же карты ты собираешься мне сдавать?
— Какие б ни были, все примешь, — ответил де Фалья.
— Ты сейчас на коне, тебе и карты в руки.
Том сел и оперся на локоть. Видел он по-прежнему плохо, а от движения его замутило. К сожалению, пища, которую он последний раз ел, давно переварилась. Сухие позывы к рвоте были для него мучительны. От них затылок разболелся еще сильнее.
Де Фалья, похоже, позабавили его слова. Явно позабавили.
— Так-то, мой друг. Как говорят англичане, туфля уже на другой ноге. Хотя у тебя вообще нет обуви.
Он был прав. С Микса сняли все, что было можно. Оглядевшись вокруг, он заметил свою шляпу на одном из крамеровцев, находившемся поблизости, а сапоги — на другом, подальше. На самом деле он видел четверых. Он наверняка получил контузию, и довольно сильную. Что ж, у него были раны и похуже, однако ничего, выжил, да еще здоровее прежнего. Хотя шансов на долгую жизнь у него, похоже, немного.
На земле повсюду валялись тела, неподвижные и безмолвные. Он предположил, что все, кроме легкораненых, были избавлены от страданий. И не из милосердия, но в целях экономии. Нет смысла тратить на них еду.
Кто-то уже выдернул копье из глаза Стаффорда.
— На Реке все еще идет сражение, — проговорил де Фалья. — Но сомневаться, кто победит, уже не приходится.
Том не спрашивал его, кто одерживает верх. Он не собирался доставлять ему такую радость.
Испанец махнул рукой двоим солдатам. Те с обеих сторон подхватили Микса и заставили его идти по равнине, обходя трупы. Когда ноги отказали ему, они поволокли его, но тут же к ним подбежал де Фалья. Он приказал солдатам достать носилки. Собственно говоря, Миксу не надо было даже спрашивать, почему к нему так хорошо относятся. Особого узника — каковым он был полагалось беречь по особым соображениям. Он настолько скверно себя чувствовал и так ослаб, что в ту минуту его совершенно не волновали какие-то особые соображения.
Его понесли туда, где начинались хижины, потом вниз по улице до самого конца и дальше. Его доставили в лагерь для военнопленных. Лагерь занимал огромную территорию, хотя в нем содержалось совсем мало узников. Через распахнутые бревенчатые ворота его внесли за кольцеобразный бревенчатый частокол. Внутри огороженной территории стояла маленькая хижина. Микс находился в замкнутом пространстве внутри замкнутого пространства.
Два солдата, втащив Микса в хижину, проверили, есть ли вода в сосуде из обожженной глины — его питьевой рацион. Заглянули и в ночную вазу, и один из солдат грубо выкрикнул чье-то имя. В хижину вбежал низенький худой мужчина с озабоченным лицом и получил нагоняй за то, что не вылил содержимое горшка. Микс подумал, что он, наверное, действительно особый, если их волнуют даже такие мелочи.
Очевидно, к предыдущему временному обитателю этой хижины не относились с таким повышенным вниманием. Вонь стояла ужасная, хоть проклятая посудина и была прикрыта крышкой.
Прошло семь дней. Миксу стало гораздо лучше, он заметно окреп, хотя и не до конца, временами его беспокоили рецидивы двоящегося зрения. Гулял он только вокруг хижины — вокруг, вокруг, вокруг… Он ел три раза в день, но плохо. Он опознал свой изобильник, который забрали с флагманского корабля люди, взявшие Микса в плен. Но ему отдавали лишь половину того рациона, который предлагал изобильник, и при этом никаких сигарет и спиртных напитков. Все остальное забирали себе стражники. И хотя в последние два года он выкурил лишь пару сигарет, то сейчас страстно желал их. Днем было совсем неплохо, но поздними ночами он мучился от холода и сырости. Но еще больше он мучился от того, что ему не с кем поговорить. Он сидел в тюрьме двенадцать раз, но ему чуть ли не впервые попались такие стражники, которые отказывались перемолвиться с ним хоть одним словом. Миксу даже казалось, что они приберегают все свои злые слова на будущее.
