Почти семейный детектив - страница 31
— Договорились. — Синицкий молитвенно сложил руки на груди, стрижом юркнул в машину и действительно всю дорогу не закрывал рта, убеждая Галицкого в целесообразности общего проекта.
Виталий Синицкий писал фантастику. Надо было признать, что фантазия у него была богатая, сюжет он закручивал лихо, персонажей придумывал эксклюзивных, по крайней мере, до него никто другой ничего подобного не делал. Вот только слог у него был сух, словарный запас беден. Для успешности проекта Синицкому нужен был хороший редактор, а еще лучше — соавтор, который по предложенному подстрочнику разворачивал бы литературное содержание. Это было дорого, небыстро, и с точки зрения Галицкого, себя бы не оправдало. Синицкий же считал иначе, впрочем, как и Гарик. Кстати, адрес Галицкого писателю вполне мог дать Павел Горенко, и Илья, практически не слушая внезапно свалившегося ему на голову попутчика, думал о том, что надо будет эту версию проверить и, если она подтвердится, открутить Гарику голову.
В тот момент он еще не знал, что в эти самые минуты, когда он ехал по утренней Москве, благодаря бога, что пробок сегодня немного, а это значит, что от фантаста Виталия он скоро, наконец-то, избавится, кто-то шел убивать Вольдемара Краевского.
Как показала экспертиза, его застрелили между семью и девятью часами утра. В семь Галицкий еще только проснулся от звонка будильника, прошлепал в ванную комнату, недовольный собой и жизнью, и это обстоятельство могла подтвердить если не Милена, еще не проснувшаяся к тому времени, то домработница, приходящая ровно к половине седьмого и готовящая ему завтрак. Ровно в восемь Галицкий вышел из подъезда и попался в сети, расставленные Синицким, к издательству они приехали без двадцати девять, и этот факт подтверждал и сам фантаст, и охранники, еще не освободившиеся с ночной смены.
Шанса прыгнуть обратно в машину, добраться до дома Краевского и застрелить его у Галицкого не было. Да и секретарша, приходящая на работу к половине девятого, уверенно подтверждала, что, появившись в кабинете, директор никуда из него не выходил, работая с текстами, отвечая на корреспонденцию и просматривая финансовую отчетность, вплоть до десяти утра. В это время у него была назначена первая встреча, состоявшаяся, естественно, в ресторане на первом этаже.
В общем, благодаря фантасту Синицкому у Галицкого было безупречное алиби, и теперь, в благодарность за это, он всерьез подумывал соавтора Виталию все-таки найти и серию его романов издать. Он умел быть благодарным, даже если о помощи не просил.
Чтобы не ошибиться и не спугнуть удачу, Галицкий не спешил говорить следователю о том, что Вольдемар Краевский может иметь отношение к пропавшему в банке портсигару Фаберже. То, что писатель был в банке перед тем, как Эсфирь Григорьевна обнаружила пропажу портсигара, могло быть простым совпадением. Связывать же себя с убитым еще одной ниточкой, кроме Милены, у Ильи желания не было.
К Милене, кстати, претензий у следствия тоже не оказалось. По показаниям домработницы, хозяйка спала до десяти часов утра, затем встала, долго валялась в ванне, красилась, собиралась, попросила погладить сначала один, а затем другой наряд, и из дома вышла в половине двенадцатого. Они с Краевским должны были встретиться в ГУМе, чтобы купить дорожные чемоданы. Но на ее звонки он не отвечал, и Милена поехала к нему домой, чтобы убедиться, что он не изменяет ей с какой-нибудь другой женщиной.
Открыв дверь своим ключом, она нашла Вольдемара убитым в коридоре и в истерике позвонила мужу. Как бы ни хотелось следователю считать, что Милена Галицкая убила любовника из ревности, экспертиза недвусмысленно заверяла, что к тому моменту, как она вышла из дома, он был уже несколько часов как мертв.
На этом месте Илья Галицкий позволил себе немного расслабиться. Ни ему самому, ни этой дурище Милене точно ничего не угрожало. Он позвонил своему адвокату, велел подготовить документы на развод. Затем сообщил жене, что от нее уходит, оставляя ей дом в Испании, машину и ежемесячное содержание, попросил освободить квартиру к концу недели.
Квартира эта, оформленная полностью в соответствии с его вкусами, была его убежищем. Делить ее с женой он не собирался. У нее была своя, купленная, естественно, на его деньги. Галицкий был уверен, что ей вполне достаточно, и больше слышать про Милену и ее проблемы не собирался. Детей у них, к счастью, не было, так что и думать не о чем. Он вычеркнул третью жену из жизни с той же решимостью, с которой делал все, за что брался. До конца недели он решил пожить у матери, пообщаться с Вовкой, а затем, когда Ганна вернется из Белоруссии и заберет сына домой, вернуться в свою квартиру, и к этому моменту там даже следа Милены остаться не должно. На всякий случай он предупредил об этом еще и верную домработницу.
Что ж, надо признать, что уже в третий раз его любовная лодка с грохотом разбилась о быт… Ну надо же, а ему казалось, что в этом браке даже не сильно и штормило. Что ж, признавать свои ошибки нужно уметь. Это первый шаг к их исправлению. Галицкий нехорошо усмехнулся и вдруг подумал о Ганне. Почему-то в последнее время он вообще к месту и не к месту вспоминал о ней, а точнее, вообще про нее не забывал, как про занозу, торчащую в мягких тканях. Вроде и не мешает, а шлепнешься с размаху на стул, и сразу больно.
Ее поездка в Белоруссию отчего-то наполняла его тревогой, хотя никаких оснований для этого вроде и не было, тем более что о поручении, данном Ганне Гариком, Галицкий и вовсе не знал. Одна из его перспективных авторов, а по совместительству мать его третьего сына, уехала в отпуск, на родину родителей. И с чего бы тут, спрашивается, тревожиться. Однако внутренняя сирена, чутко настроенная на возможные неприятности, если и не выла, то точно попискивала, подавая сигналы возможного бедствия.
