Том 3. Поэмы 1905-1922 - страница 52

Здесь я спал изнемогший.
Белые кони паслися на лужайке оседланны
(Лебеди снега и спеси).
«Ты наше дитю! вот тебе ужин, ешь и садись!» –
Мне крикнул военный, с русской службы бежавший.
Чай, вишни и рис.
Целых два дня я питался лесной ежевикой,
Ей одолжив желудок Председателя Земного Шара
(Мариенгоф и Есенин).
«Пуль» в эти дни не имел, шел пеший.
«Беботеу вевять» славка поет!

17

Чудищ видений ночных черные призраки,
Черные львы.
Плясунья, шалунья вскочила на дерево,
Стоит на носке, другую, в колене согнув, занесла над головой;
И согнута в локте рука.
Кружев черен наряд.
Сколько призраков!
Длинная игла дикообраза блестит в лучах Ая.
Ниткой перо примотаю и стану писать новые песни.
Очень устал. Со мною винтовка и рукописи.
Лает лиса за кустами.
Где развилок дорог поперечных, живою былиной
Лег на самой середке дороги, по-богатырски руки раскинул.
Не ночлег, а живая былина Онеги.
Звезды смотрят в душу с черного неба.
Ружье и немного колосьев – подушка усталому.
Сразу заснул. Проснулся, смотрю, кругом надо мною
На корточках дюжина воинов.
Курят, молчат, размышляют. «По-русски не знай».
Что-то думают.
Покрытые роскошью будущих выстрелов
За плечами винтовки,
Груди в широкой броне из зарядов.
«Пойдем». Повели. Накормили, дали курить голодному рту.
И чудо – утром вернули ружье. Отпустили.
Ломоть сыра давал мне кардаш,
Жалко смотря на меня.

18

– Садись, Гуль-мулла. –
Черный горячий кипяток брызнул мне в лицо?
Черной воды? – Нет, – посмотрел Али-Магомет, засмеялся.
– Я знаю, ты кто.
– Кто?
– Гуль-мулла.
– Священник цветов?
– Да-да-да.
Смеется, гребет.
Мы несемся в зеркальном заливе
Около тучи снастей и узорных чудовищ с телом железным,
С надписями «Троцкий» и «Роза Люксембург».

19

– Лодка есть.
Товарищ Гуль-мулла! Садись, повезем!
Денег нет? Ничего.
Так повезем! Садись! –
Наперебой говорили киржимы.
Я сажусь к старику. Он добродушен и красен, о Турции часто поет.
Весла шумят. Баклан полетел.
Из Энзели мы едем в Казьян.
Я счастье даю? Почему так охотно возят меня?
Нету почетнее в Персии
Быть Гуль-муллой,
Казначеем чернил золотых у весны
В первый день месяца Ай
Крикнуть, балуя: «Ай!»
Бледному месяцу Ай,
Справа увидев,
Лету крови своей отпустить,
А весне золотых волос.
Я каждый день лежу на песке,
Засыпая на нем.

1921 <вторая половина>

Голод

I

Почему лоси и зайцы скачут в осеннем лесу,
Прочь удаляясь?
Люди съели кору осины,
Елей побеги зеленые.
Жены и дети бродят в лесах
И собирают березы листы
Для щей, для окрошки, борща,
Елей верхушки и нежно серебряный мох –
Пища лесная.
Зубы будут от елей точно у лося.
«Нет желудей! Люди желуди съели»,–
Скакала и жаловалась белка.
Исчезли кроты и мыши лесные.
Лиске негде курятину взять.
Зайка бежит недовольно –
Из огорода исчезла капуста.
Дети, разведчики пищи,
Бродят по рощам,
Жарят в кострах белых червей,
Зайца лесные калачики и гусениц жирных,
Жирных червей от оленей-жуков
Копают в земле и на зуб кладут,
Хлебцы пекут из лебеды,
За мотыльками от голода бегают.
И тихо лепечут по-детскому малые дети
О других временах,
Огромно темнея глазами.
Чтоб голод смотрел через детские лица,
Как бородатый хозяин.
Тают детишки.
Стали огромными рты, до ушей протянулись,
Глаза голубыми очками иль черными
Зеркалом гладким кругло блестят на лице,
Хребет утончился носа,
Острый, как ножик, бледный и птичий концом,
Кожа светла, как свеча восковая.
Светятся миру белой свечой около гроба
Дети в лесу.
На зайца, что нежно прыжками
Скачет в лесу,
Все восхищенно засмотрелись,
Точно на светлого духа явление.
Но он убегает легким видением,
Кончиком уха чернея.
А дети долго стояли, им очарованные.
Это сытный обед проскакал.
Вот бы зажарить и съесть!
Сладкий листок, скусный-прескусный,
Сладкая травка, слаще калачика.
«Бабочка, глянь-ка, там пролетела».–
«Лови и беги, а здесь голубая».
Мальчик на речке достал
Тройку лягушек,
Жирных, больших и зеленых.
«Лучше цыплят»,–
Говорил он сестрам обрадованным.
Вечером дети к костру соберутся
И вместе лягушек съедят,
Тихо балакая.
А может быть, будет сегодня из бабочек борщ.

II

Голод в деревне

А рядом в избе с тесовою крышею
Угрюмый отец
Хлеб делит по крошкам
Заскорузлыми пальцами.
Только для глаз.
И воробей,
Что чиликнул сейчас озабоченно,
Не был бы сыт.
«Нынче глазами обед.
Не те времена», – промолвил отец.
В хлебе, похожем на черную землю,
Примесь еловой муки.
Лишь бы глаза пообедали.
Мать около печи стоит.
Черные голода угли
Блестят в ямах лица.
Тонок разрез бледного рта.
Корова была, но зарезана.
Стала мешками муки и съеденным хлебушком.
Зарезал сосед, свои не могли.
Чернуха с могучими ребрами
И ведром молока в белом вымени.
Звучно она, матерь рогатая,
По вечерам теленку мычала,

Первая  Назад 

52/96

Вперед  Последняя