Сочинения. Письма - страница 81

Какой мне стыд?
Лебяжинцы
Вон как организовали —
Народ до сих пор
Оттуда бежит.


Когда присмотреться,
Так видишь ясно —
В единоличии
Слаще жись.
Можно и порознь
Жить согласно…
(Крик из президиума:
— Стыдись!)
— Стыжуся, смотри-ка,
Пуще огня!
Знамена
От ваших дел покраснели.
Да что вы
На самом деле на меня,
Александр Иванович,
В самом деле?


Чего мне стыдиться?
Какой мне стыд?
Да что я  —
В желаньях одинокий?
Да вон —
Середнячество не хотит!
В рядах
Поднялся
Седой и широкий,
В иконном окладе бороды,
И выкатил
Облегчающим лаем:
— Насчет налогов туды-сюды,
Колхоза ж действительно не желаем.


Иваншин взметнулся:
— Видишь, сласть
Колхозная как приходится людям,
На что нам сдалась Насильная власть?!


Но басом
Вывинтил злобу
Юдин.


Застлал его грудью:
— Не нравится власть?
(Почти застонав,
Надвинувшись,
Глухо.)
Так, значит,
Советская власть
Не в сласть
Тебе,
Потанинская потаскуха?


И тут же,
Губы поджав, Чекмарев
Встал, ожиданьем долгим помятый:
— Поскольку
Одергивают бедняков,
Президиум
Покидаю, ребята.


И вынул платок.
И гармонист,
Смеясь, в темноте опрокинул банку,
Поднял плечо,
Приготовил свист,
Готовый рвануть
С ладов «Иркутянку».


И гармонь —
На красной вожже
Рябая птица, —
Сдержаться силясь,
Дышала, поскрипывала,
И уже
Женатые гирьками перекрестились,


«Пора» сказав, торопя затяжку,
Шомполы щупая возле ног,
Завидев,
Что проломил Алексашка
Грудью молчанья тонкий ледок,  —


Он уже выдался весь,
Готовый
Пробиться сквозь молчанье и шум,
Когда над собраньем
Многопудовый
Голос упал на весы:
— Прошу.


Голову наклоняя,
Под знамя
Шагал Ярков
С тремя сыновьями.


— Прошу…
(Гармонист опустил плечо,
Решив, что качнуться
Покамест рано.
Женатые зашептались:
— Что еще? —
Гирьки забыв
Уложить в карманы.)

24

— Прошу, —
Так сказал
Ярков Евстигней. —
Прошу разрешить
Единое слово
Сказать за себя
И своих детей.


И дали
Высказаться Яркову.


И он, смирной,
Глазами печалясь,
Гривастый,
Потанину не чета,
Вытянул среднему сыну палец:
— Игнатий Евстигнеич,
Читай!

25

Игнатий
«Пятистенный,
Железом венчанный
Дом,
После потанинского
Пятый с краю,
Со всем преимуществом
И добром,
А также двор, амбар и сараи.
Саманка, баня,
Летний загон,
Сад с сиренью
И протчей природой,
Скрытые тесом со всех сторон,
Полдесятины
Под огороды.


А также коней:
Ходившие в паре
Братки,
Вороные от морд до хвоста.
И привозной из Актюбы
Гнедо-карий,
Киргизская вымесь
И тропота.


А также,
Окромя тропоты,
Бабка
И сын ее Норов рядом —
 Кони, способные для пахоты
И перевозки
Чижолых кладов.


И с ними
Не на равной ноге
Рыжая родовая кобыла,
Бившая завсегда на байге
Бегунцов Актюбинска
И Баян-Аила.


При ей жеребенок,
Прозваньем Саня,
Явившийся только в этом году,
И к этим коням
Кибитки и сани
Исправные,
На железном ходу.
И к ним машины:
Одна молотилка,
Плуги,
Бороны,
Грабли и проч.
Коровы две:
Беляна и Милка,
И с Милкою
Годовалая дочь.


Включая сюда —
Запасы пшеницы
Сто один пуд,
Сто двадцать овса,
Включая сюда
Порося и птицу
И пегого на привязи пса».

26

И рыжая
Вымахнула кобылица,
Жаркая, золотом богатая масть,
Давая дыбки!
Вот она косится
Глазом, налитым кровью, ярясь.


И, круг начертив
Размашистым ходом,
Встала —
В бабках тонкая,
Хороша!
В нежных ноздрях
Порхала порода,
По жилам гуляла
Злая душа.


Под ней земля —
Словно зерна в ступе,
Тянет от нее
Конюшенным холодком —
То, будто барышня, переступит,
То поведет
Точеным ушком.


Ишь молода —
Кровей до отказу!
И всё ей кажется —
тесно тут…
Сейчас на торжище
Пестроглазом
Мимо степных купцов
Поведут.


И рядом
Зубы скалят Братки,
Мастью темней
Ночей в Заиртышье,
И шиной мерцающие ходки,
И дом, поднимающий в небо крыши.


Плуга стальной осетр, борона
В щучьих зубах,
Грудное мычанье
Ведерниц…
И дождь проливной зерна
Хлынул
На ладони собранью.

27

Евстигней Павлович
Вымолвил: — Вот,
Евстигней Павлович
Всё отдает!