Изгнанники. - страница 10

И вот второй закон.

Гостем в чужом Собственном Мире можно творить. В этом хозяева и утратившие равны. Гость в чужом облачном мире волен превратить всё, что угодно, во что ему заблагорассудиться. Любое видимое, слышимое и так далее, он может превратить в любое другое: в артефакт, звук, свет, в неопределённое, безымянное чувство. Он творит, подняв и опустив руку, сказав, или держа в уме... Может превратить всё, кроме хозяина. А хозяин — ничего, кроме гостя. Гостя может — точно так же: подняв и опустив руку, когда видит его, даже молча, но только гостя, зашедшего или похищенного.

После того, как нагулялся под дождевыми тучами, Индиго следовало бы спуститься в подземелья и смыть с себя, пусть и наугад, хоть сколько-то лишних Впечатлений. Раз уж он не умеет делать это осторожно и выборочно, с помощью одной ракушки Чистой Воды забвения. Но, познав вкус утраты, он начал жадничать, боялся что-нибудь важное потерять... Перемешиваясь, дробясь, мысли и образы прошедших дней утянули его в глубокий, тяжёлый сон.

Индиго шёл мимо чужих миров, мимо огромных рам, причудливых и строгих. Он не летел между облаками, а широкими, тёмными коридорами шёл в полном одиночестве, где они висели вплотную друг к другу. Заглядывал в них, что-то видел, не чувствовал ничего. Хотел и не мог остановиться. Убегал от других людей. Ему казалось: ещё поворот, и за ним совершенно безлюдно, там можно отдохнуть, там он увидит что-то открывающееся для одного… Но что? Коридоры разветвлялись, вели вниз, не меняясь и не отпуская. Последний был короток. Он закончился тупиком. В самом тупике висела рама. Единственная. Вертикальная, простая, высокая чёрная рама. В ней темнота, ничего. Вокруг сидели люди, давно, он знал, очень давно сидели. Смотрели в неё. И Индиго почувствовал их ужас.

Они не могли ни отойти, ни отвернуться. Они могли сдвинуться только вперёд, сдаться. Из темноты за рамой появилась рука, высунулась наружу по локоть, правая рука, четырёхпалая, с отрубленным указательным пальцем. Она шарила в воздухе, искала, хватала, почти касаясь их плеч, их лиц. Убралась внутрь. Высунулась снизу, из-за нижнего края рамы, и шарила, шарила снова. Из углов, ощупывая раму, перебирая пальцами по ней. Вдруг перевернулась ладонью вверх и поманила. Задохнувшись, Индиго ощутил вдруг мучительное, несомненное желание шагнуть к ней, сойти по пальцам, как по лестнице.... Что-то крепко стукнуло его в лоб.

Индиго проснулся. С мокрым лицом и волосами. Рядом валялась ракушка из-под воды, аж подпрыгивая от яростного рёва.

Его Черный дракон, вцепившись в Беста всеми до одного когтями четырёх крепких лап, катался с ним по полу. А чешуйчатый хвост уже обернулся вокруг сердца, готовый сдавить. Чёрный Дракон Беста кружился вокруг них и рычал, поскуливая, не находя момента вступить в схватку.

— Эй, эй! — крикнул Лелий драконам и хлопнул в ладоши. — Баста! Он проснулся.

Драконы отступили, ощерились друг на друга и исчезли.

— Ну и зачем так делать? — С упрёком спросил Лелий у Беста, пока тот отряхивался. — Не ожидал от тебя, честно.

— Он должен был увидеть. А так безопаснее. И, между прочим, ты сам это знаешь.

— Но можно же предупредить?

— Когда?.. А если завтра? Сегодня?

Индиго сел и тряхнул головой:

— Я без претензий. Но что там была за хрень?

— Пустой Чёрный Мир, — ответил Бест резко. — И ты должен был видеть его заранее, прежде чем где-нибудь натолкнуться на раму, чем даже услышать о нём!

— Особенный мир? Мир, который может ловить?

— Конечно, не может. Законы миров непоколебимы.

— Значит, ты полагаешь, что я польстился бы на приглашение из такого места?

— Нет, Индиго, ты не понял. Пустой Чёрный Мир, это только название. Это не Собственный Мир. Это рынок. И там не рука, а лестница.

Индиго пытался уловить его мысль:

— Но там же ничего не видно? Какой рынок?

— Такой вот рынок. Я хотел только чтобы ты видел его, знал, как выглядит.

— Зачем?

— Чтобы случайно не зашёл туда.

— Но зачем мне заходить туда, Бест?!

И тот взорвался:

— Ну чего ты не понимаешь?! Ты ведь уже хотел зайти!..

— Да... — прошептал Индиго и вспомнил последний момент перед пробуждением. — Я хотел зайти.

— Вот.

— Ты хочешь сказать, что и мог бы?

— Нет, конечно, нет. Сон, это только сон. А драконы, они простые дроиды, реагируют порой без разбора.

— Ты не врёшь?

Бест обиделся:

— Я вообще никогда не вру. Но есть много, очень много факторов... Любого из них достаточно, подтолкнуть, вызвать желание зайти в Пустой Чёрный Мир.

— Какие?

— Узнаешь. Вечером у нас большие посиделки. А днём, когда будешь кататься, не делай глупостей.

— Ладно. Но какие, например?

Бест, необычно грустный и усталый, потирал рукой свою щёку, дракон-таки оставил следы когтей.

— Ну, например, — протянул он, внимательно заглянув в глаза Индиго, — мнимая простота его завоевания.

В глубине души ещё сохранив то чувство полной открытости и свободы, присущее Восходящим изначально, их разговору с дроидами и между собой, Индиго был уверен, что отвергнут быть просто не может. Подлети он к дверям любого Собственного Мира, постучись, выйдет хозяин, скажет: "Привет". Он не раз слышал, что хозяин не только не выйдет, но и не покажется, один шанс против тысячи, но не верил, как-то не верил. И, конечно, собрался убедиться сам.

Белый Дракон летел стремительно и плавно, восточная сторона светлела, серо-синие цепи облаков распадались на отдельные крутые горы, клубились, обведённые огнём недоступного солнца. Посмотрев вниз, на Великое Море, Индиго заметил, что летит давно вдоль какого-то течения, изгибавшегося, как молочная река. Вот его перепрыгнул по высокой дуге зверь с тёмным блестящим телом. Тень не распавшихся Впечатлений или Хищник Глубин? Вот целая стая таких зверей перелетели поток, свернув глянцем хребтов, вслед за первым. Почему? Что им не понравилось там, в перламутрово-белом потоке? Течение разбилось на рукава и незаметно исчезло.