Руины стреляют в упор - страница 94

— Кстати, попроси у Лиды темные очки. У нее должны быть...

— И это можно.

— Только не задерживайся.

Через какой-нибудь час она вернулась и повела Жана к умывальнику.

Женские пальцы ласково ворошили его мягкую волнистую чуприну. Он закрыл глаза, а она поливала и поливала его каким-то неприятным раствором.

— Хочешь быть красивым, так терпи...

Через несколько минут Жан стал неузнаваем. Белые волосы, которые зачесывались до того времени назад, стали совсем черными. Темные очки спрятали глаза. Продолговатое лицо, казалось, еще больше удлинилось, вытянулось, и сам человек будто постарел на двадцать лет. Даже фигура его изменилась. Жилистая длинная шея втянулась в плечи, вдвое стала короче, а плечи сгорбились. Старик — да и только!

— Саша! — Хозяйка знала Кабушкина как Александра. — Что с тобой сталось? Ты ли это?

— Ну, спасибо за помощь, — сказал он. — Теперь я заверну к тебе только в крайней необходимости. Сама не ищи меня, даже когда и спрашивать будут. Всего хорошего!

И исчез. Он имел квартиры, которые не называл никому. Одна из них была в доме № 5 в поселке Пушкино. Там жила немолодая уже женщина Мария Петровна Евдокимова с двумя сыновьями-юношами. К ним перешел жить Жан.

Во второй половине сентября готовился очередной, пятый номер «Звязды». Ватик собрал много материалов и отдал их Савицкой и Казаченку на литературную обработку. Когда все заметки и статьи были выправлены, отдали их набирать Хасену, который почти постоянно жил в комнате Арсения Гришина. Сам Арсений редко оставался здесь ночевать. А если и оставался, то держался скромно, будто застенчивый гость, — в дела не лез, ничего не спрашивал. Видно было, что он с огромным уважением относится к людям, которые делают газету и листовки.

Когда весь текст был набран, снова пришел Казаченок и прочитал корректуру, а Александрович выправил ее. Газета была почти готова, за исключением первой страницы, где пустовало место для сводки Советского Информбюро. Ее обещал принести Ватик. Но он почему-то не пришел. Не явился он и утром. А днем пришла дочка Ганны Ширко — Галя — с каким-то незнакомым бородатым мужчиной и встревоженно сказала Татьяне Яковенко:

— Если у вас что есть, то прячьте... Мою маму забрали...

— Ничего у меня не было и нет, прятать нечего... — ответила Яковенко.

Как только Галя со своим спутником вышла, прибежал Казаченок. Прежде всего ссыпали в одну кучу шрифты с газетных полос, вынесли в сарай и зарыли в песок. Осталось перепрятать типографию. Одному это сделать очень тяжело. Только шрифтов набралось больше шести пудов.

К счастью, пришел Александрович. Он еще ничего не знал о беде, был весел, готовился закончить пятый номер «Звязды». Тяжелая весть поразила его.

— Что будем делать? — спросил он Казаченка.

— Нужно перенести типографию.

— Куда?

— Если бы я знал куда... Может, к Савицкой?

— Другого места у нас нет. Пошли.

Каждый, кого встречали по дороге, казалось, смотрел на них подозрительно и придирчиво. Но все обошлось хорошо. Никто не остановил, не проверил.

Видно, агенты СД не попались по дороге, или, может быть, внешность Казаченка и Александровича не вызвала подозрений у гестаповцев.

Мать Савицкой повела Александровича и Казаченка на огород, и там они закопали все принесенное.

В тот же день вечером приехал из леса Арсений Гришин. Утомленный — он развозил по партизанским бригадам листовки, — чтобы не беспокоить соседку, тихо отпер свою комнату. Напуганная Яковенко слышала каждый шорох. Она догадалась, что вошел Гришин, и постучала.

В комнате было темно. Хозяин, не зажигая лампы, неторопливо раздевался.

— Обожди раздеваться. Ты, видно, не знаешь, что в городе начались аресты. Нас предупредила Галя, дочка тети Нюры. С нею был какой-то незнакомый с бородкой. Боюсь, как бы чего плохого не случилось... Не лучше ли тебе переночевать в каком-либо другом месте?

— Куда я сейчас, ночью, пойду? — вяло ответил Арсений. — Скорей попадешь в лапы гестаповцев. Да и устал я очень, двое суток без отдыха за рулем. Переночую дома, — может, ничего не случится, — а завтра поищу другую квартиру.

— Смотри, человече, как бы жизнью не поплатиться...

— Кто знает, где ходит смерть? И все же я останусь дома.

Часов в десять вечера во дворе стало светло, как днем. Машины, окружившие дом, осветили его фарами. Целая свора гестаповцев шныряла по двору. Наконец застучали в дверь. До полусмерти напуганная Татьяна Яковенко дрожащими руками сняла засов. В коридор ввалилась дюжина здоровенных громил.

— Как фамилия? — спросил один по-русски.

— Яковенко.

— Где муж?

— Нету. Во время бомбежки пошел и не вернулся.

Не говорить же им, что муж где-то на фронте бьет фашистских гадов.

— Иди ложись спать да не вылезай...

Из комнаты Гришина, где орудовали гестаповцы, послышались глухие удары и стоны.

— Где был? — допытывался один выродок.

— В командировке...

Татьяна Яковлевна глянула в открытую дверь и увидела на полу окровавленного Арсения. Он силился поднять голову, но каблук огромного сапога с размаху опустился ему на висок. Арсений снова застонал.

— Знаем мы ваши командировки... Что возил партизанам?

Гестаповец, который только что разговаривал с Татьяной, втолкнул ее в комнату Гришина и, показывая на Арсения, спросил:

— Знаешь этого человека?

— Знаю. Это же мой сосед.

— А кто ходит к нему?

— Не знаю.

Начался повальный обыск. Все дочиста перерыли в квартире. Лазили на чердак и штыками перекопали там мох и песок. Один из гестаповцев внимательно присмотрелся к столу, на котором печатали «Звязду». На столе чернели большие пятна типографской краски.