Страницы Миллбурнского клуба, 2 - страница 101

– «Белаялошадь», – с желанием поразить сказал он, откупоривая бутылку, и налил встоящие на купейном столике стаканы. – Ну, за знакомство и счастливого пути!

Яеле допил до конца. Жидкость была до того противна, что я с трудом уговорилорганизм не вернуть ее обратно, спешно закусил бутербродом с докторскойколбасой и от предложения повторить категорически отказался.

Стой поры даже при упоминании виски внутри становилось нехорошо.

Многолет спустя, уже в Америке, мы зашли в гости к нашим друзьям, сын которых владелвинным магазином и профессионально разбирался в спиртных напитках. Сын пришел сбутылкой виски в красивой картонной упаковке. Когда я отказался от виски впользу водки, он сильно удивился и спросил, пробовал ли я когда-нибудь этовиски? Пришлось рассказать ему о моем купейном опыте. Он с сочувствиемпосмотрел на меня.

– «Белуюлошадь» можно сравнить только с самой дешевой водкой, которую в России называли«сучок» и получали из древесного спирта. Приходилось пробовать?

– Приходилось.Жуткая гадость.

– Воти виски бывают разные. Рекомендую попробовать.

Попробовал.Да, слово то же самое – виски, а все определения по сравнению с «Белой лошадью»– сплошные антонимы. Спасибо, «Голубой ярлык», – кончилось заблуждение,длившееся много лет.

Хор

Вшколе решили создать хор. Добровольцев петь в хоре оказалось мало, и директоршколы решил проблему просто. Целиком два класса, в которых он преподаваллитературу, после уроков в принудительном порядке повели петь. Директор былочень жестким, даже грубоватым человеком и абсолютным хозяином в школе,которого боялись и ученики, и учителя. При этом он блестяще преподаваллитературу и высоко ценил мою грамотность и мое отношение к своему предмету. Нотут нашла коса на камень. На мои слова, что у меня нет ни слуха, ни голоса, онреагировал, как мне казалось, с издевкой: «Запоешь – появятся».

Началсямой протест против насилия. Если не удавалось сбежать с репетиций, я громкофальшивил в заднем ряду. В итоге меня, к моей радости, удалили из хора. Адальше возникла совершенно непредвиденная ситуация.

Хорзапел, причем, так, что стал побеждать на разных фестивалях. Его частоприглашали участвовать в концертах, а на следующий после очередного концертадень участников хора не спрашивали на уроках. Я был единственный в классе,который не пел, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Я началсопротивление. Директор вызывает меня к доске, а я отказываюсь отвечать. Онставит мне кол и предупреждает, что я доиграюсь. В следующий раз упрямоповторяю то же самое, получаю второй кол и угрозу сделать припарки. Как быть? Японял, что победить мне не удастся, и третий кол может привести к непоправимымпоследствиям. Поэтому на третий раз я решил очень хорошо подготовиться.

Темойбыла сатира Маяковского. Маяковский был любимым поэтом моего учителя, а мне онказался слишком громким и грубым. Помню, как я однажды уличил Маяковского внеграмотности. «Слабые, вы любовь на скрипки ложите, \ Любовь на литавры ложитгрубый... – цитировал я учителю. – Да напиши я "ложите", вы бы тут жеуказали мне на ошибку».

– Да,тебе нельзя, а Маяковскому можно.

Язнал, что нравится моему учителю: он не любил, когда ему пересказывали учебник,ему надо было демонстрировать знание стихов с небольшими вкраплениямисобственных комментариев. И я в поте лица листал тринадцатитомник собраниясочинений, выписывал, учил наизусть, придумывал связки, делающие изложениелогичным и последовательным. До сих пор помню, как я начал со стиха, в котором «втемной комнате» поэт «и Ленин фотографией на белой стене»: «Когда "грудойдел, суматохой явлений день отошел, постепенно стемнев", Маяковскийдокладывал товарищу Ленину». И т. д.

Ябыл на подъеме, нигде не заикнулся и ничего не забыл. Глаза учителя светились.Это был результат его работы тоже. Когда я закончил, он два кола легко исправилна четверки и рядом поставил пять.

Черезмного лет на поминках по учителю я спросил у его сына, нет ли у него тетрадки сотцовскими стихами. Сын удивился. Оказалось, что кроме меня, никто не знает,что учитель писал стихи. А мне он читал их и даже рассказывал, что хотел статьпоэтом, но вот стал директором школы, и ничуть об этом не жалеет. А я теперьдумаю, что где-то в уголке души жалел, иначе зачем бы со мной, школьником,делился потаенным, тем, о чем даже с сыном не говорил.

Контр-адмирал

Удивительнымчеловеком был Георгий Сергеевич Мигиренко. Он родился и вырос в Одессе, наМолдаванке. Русский по рождению, с украинской фамилией, он рос среди еврейскихдетей и научился свободно говорить на идише. Одаренный хорошим голосом, Георгийпоступил в Одесскую консерваторию, но, проучившись три года, по комсомольскомупризыву уехал в Ленинградскую морскую академию. На последнем курсе его вдругвызвал секретарь парткома и напрямую спросил: «Курсант Мигиренко, это правда,будто вы скрываете, что вы еврей?» Как не усомниться, если черноволос и говоритна идише! И пришлось курсанту затребовать выписку из церковно-приходской книгио своем рождении.

ЗакончивАкадемию, молодой офицер начал службу. Одновременно, а любовь к пению его неоставляла, он стал солистом знаменитого хора Свешникова. Дальше этого певческаякарьера не пошла, но всю жизнь Георгий Сергеевич пел то в кругу друзей, то наофициальных и неофициальных встречах, а однажды его попросили даже спеть накоролевском приеме в Вестминстерском дворце, где он оказался в составесоветской делегации. Говорят, английская королева поинтересовалась, все ли