В буче - страница 25
Ивановна. Она принесла варенье и колбасу. Вася сидел неподвижно: ни бабушки‚ никого
нет, некуда унести противное угощение В отчаянии он сказал дрожащим от слез голосом:
‐ Я не хочу с вареньем.
Прасковья Ивановна засуетилась:
‐ Хорошо, хорошо, Васенька!
Элька захотела одного варенья,…а Вероника равнодушно ела свою кашу. И Вася
успокоился.
Мама и тетя Таня привели бабушку и уложили в постель. У всех троих были
заплаканные глаза.
Принесли телеграмму от папы. Бабушка выслушала ее и слабым голосом сказала:
‐ Забрался в этакую погибель. Все перемрем, а он и не поспеет приехать Лидия, сколько хоть езды‐то до этой окаянной Сибири?
Через Москву надо ехать,‐ ответила мама, присев на край бабушкиной кровати и
свесив с коленей руку с телеграммой ‐ Больше недели выйдет, конечно, как ему приехать!
Ох, напрасно уехал папа в Сибирь. Опустела без него жизнь в доме, и пустота стала
заполняться бедами.
Заболела бабушка. Она чихала, кашляла, и глаза у нее слезились.
‐ Не плачь, бабушка,‐ жалостливо утешала Элька
Да я не плачу,‐ сердилась бабушка, вытирая слезы.‐ Это Доктора говорят, грыб какой‐
то привязался.
Мама объяснила Васе, что не «гриб», а «грипп» ‐ два «п». Такая заразная болезнь.
Она посоветовала бабушке носить марлю, чтобы не заразить детей. С белой тряпкой, закрывающей половину лица, бабушка выглядела очень смешно.
Скоро она слегла. Мама отдала ей свою комнату‚ а сама стала спать с детьми. Это
было радостно, Вася и не запомнит, когда он спал в одной комнате с мамой.
Потом бабушку увезли в больницу, и по утрам Вася просыпался со страхом вдруг
опять зашепчется, замечется по квартире, тревожное слово «умер»
Больше месяца не было бабушки. С детьми возились то тетя Таня, то Прасковья
Ивановна, то, изредка, по вечерам, мама. Бабушка приехала вялая, постаревшая: большими испуганными глазами. Вася бросился к ней, прижался с разгону, уцепился за
юбку.
‐ Свалишь ты меня, сумасшедший, ‐ проговорила бабушка, покачнувшись и
прижимая к себе голову Васи.
А он затараторил без умолку, высвободив и задрав голову. Он жаловался, как плохо
было без нее
Бабушка поглядела на его двигающиеся губы и сказала:
‐ Да не слышу я, внучек. Оглохла твоя бабушка. После грыба осложнение
прицепилось. Лопнуло у меня в ушах.
Вася закричал изо всех сил, но бабушка только рукой махнула:
‐ И не надрывайся. Хоть слухаю, хоть не слухаю все равно тихо. Только в голове
жужжить, будто муха залетела. Но главное ‐ бабушка вернулась. Она опять спала с детьми
в маленькой комнате, мягко и тяжело ходила по квартире, раздавался на кухне ее
ворчливый голос. И стало с ней даже интересней, чем раньше, будто каждый день
начинала она с Васей длинную и занятную игру: Вася пальцами, губами, всей
физиономией показывал ей что‐то, а она должна была отгадать.
Он подносил ко рту руку и шлепал губами.
‐ Кушать хочешь? ‐ догадывалась бабушка.
Вася восхищенно кивал.
‐ Чего ж тебе дать?
Вася, раздельно вытягивая губы, говорил:
‐ Мо‐ло‐ко.
‐ Толокно? ‐ удивлялась бабушка. ‐ Где ж я его тебе возьму? Вася смеялся и мотал
головой:
‐ Молоко в булочной.
Он похлопывая друг о друга согнутыми ладонями, словно из песка лепил колобок.
Бабушка сердилась:
‐ А, не пойму я тебя. Иди на кухню. покажи, чего тебе надо.
Мама объяснялась с ней записочками, написанными крупными печатными буквами.
К весне от папы пришло письмо. В апреле он будет в Москве. Пусть мама с детьми и
бабушкой приезжает туда. Все вместе поедут в Сибирь.
Бабушка долго читала письмо, шевеля губами, и в сердцах бросила его на стол:
‐ Нет, чтобы хворую мать навестить. Письма все шлеть! Как же я теперь Танюшку
брошу одну с дитём? Нет уж, сами езжайте, и без глухой старухи обойдетесь. А мне с
дочкой век коротать...
Она сердито заплакала. Вася бросился к ней, а мама стала быстро писать записочку.
Скоро начались сборы в Москву. Мама суетилась, то убегала из дому, то прибегала и с
улыбкой повторяла задумчиво:
‐ В Москву, в Москву!
Часть третья
РВОЛЮЦИЯ ОСТАЕТСЯ МОЛОДОЙ
В оба ряда длинных окон двухсветного Андреевского зала бил апрельский закат. Он
светился на золоченых витых колоннах и обнажал громоздкую пышность стен.
Но парадности не было в этом зале. Закат освещал сотни лиц, гимнастерки, пиджаки
и тужурки. И люди, прищурясь и улыбаясь, поворачивались к окнам. Закат вспыхивал
красным огнем на знаменах и алом сукне стола, ложился матовыми бликами на
деревянные стук пени трибуны, на которых восемь лет назад сидел еще Ленин.
Красные знамена горели, приглушая позолоту, и отблеск их падал на души, и тишина
в зале была полна решимости и сплоченности.
Делегаты ХVI конференции ВКП(б) третий раз со времени революции переиначивали
судьбу страны. Да! Именно эти делегаты, две трети которых имеют дооктябрьский
партстаж, захватывали власть в семнадцатом году, провозглашали нэп в двадцать первом
и теперь утверждают первый пятилетний план ‐ генеральную атаку социализма по всему
фронту.
Революция продолжает наступление. За двенадцать лет поседели многие ее бойцы, но революция остается молодой, и красные тени от ее знамен лежат на древнем
Андреевском зале.
Иван Москалев, сидя в кресле, локтем чувствовал локоть омича Георгия
Трусовецкого. Слева касался Ивана плечом красноярец. Дальше сидели товарищи из
Барнаула и Камня. А на ряд впереди, заслоняя Ивану президиум тонкой высокой фигурой, сидел вожак делегации Сибирского края Роберт Индрикович Эйхе.
