В буче - страница 87

пары мерно движутся под чеканный, сипловатый голос: Лимончики, мои лимончики, Вы растете на моем балкончике!…

Но в эти декабрьские дни виктрола не заводилась, и не доставали из буфета бутылки, которые всегда стояли в запасе, хотя папа сам и не пил.

Трусовецкий поднимался без жены, и разговор шел совсем не гостевой:

‐ Не меньше ста новых магазинов и ларьков открыть, ‐ говорил папа. ‐ Это давай

запишем в решение. И, знаешь, надо хлебопеков затейничеству учить. Пусть‐ка вспомнят, и калачи, и французские булки, и халы. Все ведь это у нас перезабыли! Прошла пора

мокрого черного хлеба, за какой ругал нас писатель. И продавцов придется переучивать, они же сейчас выдают, а не продают. А теперь народ возьмет не каждую буханку, какую

ему сунут.

У Байкова папа спрашивал:

‐ Ну как, без меня дела не гуляют?

‐ Да нет,‐ усмехался Степан Николаевич.‐ Вальцер мертвой хваткой держит руль.

Папа тоже усмехался, и Вася чувствовал, что ему немножко досадно, что другой

держит руль.

Пришел Подольский. Был он какой‐то взвинченный, за чай сесть отказался, ходил по

гостиной и говорил, прерывая речь паузами:

‐ В Ленинграде чуть не все управление НКВД сменили... В самом Наркомате большие

смешения... В Новосибирск новые люди прибыли, старых отзывают... Тяжело работать, когда ждешь нахлобучки, не зная вины.

Папа сидел на диване, прижавшись затылком к кожаной спинке. Темные круги у него

проходили, и глаза уже не казались исступленными, они ласково следили за

вышагивающим товарищем.

‐ Утрясется,‐ мягко сказал он. ‐ Зря ты нервничаешь. Все эти меры понятны, за

последние годы малость мы успокоились, вот враги и решили подогреть нашу

бдительность. А тебе чего ж опасаться? Ты чист перед партией и перед своими

обязанностями. Тут я тебе первый свидетель!

В новогодний день Вася по привычке проснулся рано, но папы уже не было, он уехал

с Трусовецким по магазинам: сегодня начиналась свободная продажа хлеба. Вася

позавтракал в одиночестве и пошел на утренник.

Было тихо. Деревья стояли в куржаке, будто наряженные, в воздухе посверкивала

снежная пыльца, опадающая с ветвей, крыш, проводов. Ее сказочное мерцание

разбудило в памяти раннее детство, когда в Воронеже зажигали елку, и она вся

освещалась, держа в теплых, лохматых лапах маленькие свечи, словно показывала себя

детям со всех сторон.

Елки давно отменили, как религиозный пережиток, и нечего было о них толковать.

Это ‐ забава для маленьких, а теперь Вася влюблен в парады. Для него, как и для всех

ребят, мечтой были форма красного командира и юнгштурмовки ротфронтовцев.

Утренник начался пионерской линейкой. Строй мальчиков и девочек был одет

разношерстно, но полоса красных галстуков по фронту придавала ему парадность. При

выносе знамени дружины Вася вздернул в салюте руку в лад с сотнею рук.

После сдачи рапортов преподаватель физо прочитал приказ о награждении значком

«Будь готов к труду и обороне» учеников, сдавших нормы.

Вася не ожидал, что ему будет испорчен праздник. Зачем же он так и не напомнил

преподавателю, что должен сдать зачет по лыжам?! Не верил, что будут значки?

А они вот лежат в коробке, на столике позади преподавателя, и переливаются

серебряным цветом.

Чья называлась фамилия, тот выходил спортивным шагом, и перед ним размыкалась

передняя шеренга, если он был из второй. Выходили обычные, всегдашние мальчишки и

девчонки, а поворачивались к строю другими: с зорким взглядом поверх голов, побледневшие от счастья... И серебрилась на поношенных платьях и пиджаках зубчатая

шестерня на цепочке, и алела эмалевая звезда в шестерне, и на фоне звезды бегун рвал

ленточку.

Уже по обе стороны от Васи вернулись в строй и замерли товарищи, как

орденоносцы, овеянные славой. Он их обоих встретил жалкой улыбкой.

‐ Москалев! ‐ выкрикнул преподаватель.

Вася машинально бросил руку на плечо впереди стоящему, который тотчас шагнул

прямо, шагнул влево и примкнул ногу, открывая путь.

«Ошиблись, ошиблись!» твердил безмолвно Вася и не мог оторвать глаз от значка, прикрепляемого ему на грудь.

Он в упор посмотрел на преподавателя, готовясь спросить: «А лыжи?» « Но тот

подбодрил его взглядом и негромко приказал:

‐ В строй!

Ни за что не хотел бы Вася кривить душой. Когда это случалось, он всегда чувствовал

себя трусом, не осмелившимся на правду. Но он и сам не мог понять, почему нет‐ нет, да

и кривил душой‚‐ и перед мамой с этим лечением во ФТИ, и перед папой ‐ с вызовом к

директору, и перед всеми ‐ сейчас.

Неизвестно, что заставляет кривить душой. Наступают вдруг такие безвыходные

обстоятельства, и создают их сами же взрослые. А выпрямлять эти покривления

приходится один на один с собой. А это вовсе не так уж легко!

Папа еще подлил масла в огонь. Увидев за обедом на Васиной груди значок, он

весело закричал:

‐ А! Тоже по блату дали?— он полез в нагрудный карман и вытащил большой значок

«ГТО».‐ Я им говорю: «Что вы, братцы? Какой я физкультурник?» А мне заявляют: «Это

первый значок в городе, а вы наш почетный физкультурник!» Почетный! А? Это как же, говорю, я должен почетно бегать?! Ну не смог отмахаться вижу, обижаются. Я потом

смеюсь: ну, мне дали ‐ ладно‚ я пока сойду за физкультурника, а вот ему ‐ председателю

горсовета не давайте, он пять метров пробежит – и отдыхать садится... Остапычу тоже

конечно вручили, а в заключение, черти, выпросили у нас средств на ремонт стадиона.