В буче - страница 96

середине зимы ей исполнилось пятнадцать лет. Она была единственной комсомолкой в

пионерском классе, который последний год носил красные галстуки.

Оказался вместе и Борька Сахно. Румяный и голубоглазый, буйный, когда можно, и

подтянутый, когда нужно, он весело задирал девочек на перемене.

У Васи такие свободные отношения с девочками не получались. Они в свои

четырнадцать лет были крупные, словно взрослее своих сверстников‐ребят, и что‐то

мешало так бесцеремонно хватать их, как это делал Борька.

Побывав однажды в школе, мама сказала:

‐ Как безобразно мальчишки ведут себя с девочками! Я подумала: неужели и мой

сын опускается до такой пошлости? Мне хочется, чтобы ты на всю жизнь понял, что

ничего нет на свете святее и красивее женщины!

‐ Ладно, прекрасно понимаю.‐ буркнул Вася.

Ему было неприятно, что мама вторглась во что‐то неприкасаемое, для него самого

еще невыразимое никакими словами.

А тетя Роза как‐то при папе, задумчиво поглядывая на Васю, сказала, будто его и не

было рядом:

‐ Знаешь, Вася ‐ красивый, парень. У него глаза красивые и губы, и даже затылок

красивый. Девочки, ох, будут за ним бегать!

Папа насмешливо сказал:

‐ Давай, давай, воспитывай!

Вася покраснел, не спеша поднялся со стула, будто просто пришло время встать, а на

самом деле, он почему‐то меньше краснел, когда стоял или ходил, а сидя совсем

невозможно было справиться с краской. Ему неприятно было, что тетя Роза. по своему

обыкновению, ни с того, ни с сего смутила его, но рассердиться не сумел.

До сих пор он сокрушенно поглядывал в зеркало на свою худую, смуглую

физиономию, над которой торчали неопределенные волосы: не черные и не светлые, не

прямые и не кудрявые ‐ волнистые на темени и хохлатые на макушке.

Он сроду не думал о своем затылке, а отныне, сидя за партой, чувствовал

связанность: ему все казалось, что девочки тем и заняты, что рассматривают его затылок.

На одном уроке новичок Гена Уточкин, сын сотрудника НКВД, толкнул Васю в спину и

показал глазами на бумажный комочек, на полу у Васиной парты. В записке стояло

печатными буквами: «Вася Москалев, у тебя бараньи глаза».

Он был огорошен тем, что, оказывается, девчонки не только не глядели на его

затылок и он зря мучился от связанности, но еще насмехаются над его глазами. Он не

вытерпел и с обидой оглянулся.

На задних партах у прохода сидели три девочки, ребята в счет не шли, они не стали

бы глупостями заниматься: Соня Шмидт, незаметная худенькая Женя Ковязина и Таня

Мерцалова, такая красивая, что Вася стеснялся смотреть на нее.

Класс был угловой, поэтому окна шли не только по боковой стене, но и позади парт.

Их сияющий, рассеянный свет пронизывал рыжую шевелюру Сони, каштановые кудри

Тани и гладкую Женину прическу. Девочки прилежно смотрели на преподавателя, и Вася

возмущенно подумал: «Ишь, святоши, притворяются!»

После перемены он нашел в парте новую записку: «Дурачок, а еще отличник. В

«Войне и мире» написано про Курагина‚ что у него были красивые бараньи глаза».

Вася так и не узнал, чья это записка, и тайна сладко томила его.

Если писала Соня, то и томится нечего было, она как‐то погрузнела, как‐то выступала, а не ходила, и давно пропало смутное детское очарование ею. От Жени просто

любопытно было получить такое послание и лишний раз убедиться, кто водится в тихом

омуте. Но в том то и таилась сладость, что записка могла оказаться от Тани Мерцаловой.

Старший пионервожатый Гоша Дронь тоже пришел из прежней школы, поэтому

великолепно знал семиклассников, самых испытанных людей в пионерской организации.

Гоша ростом не перегнал ребят, но плечи у него были мужские, тяжелые, фигура

плотная, сложившаяся, и виднелись следы бритья на крупном подбородке. Ходил он

без пиджака, в белой полосатой сорочке с пионерских галстуком, в черных брюках, снизу помятых потому, что носил он валенки, а в школе менял их на брезентовые тапочки

с резиновой подошвой.

Васю избрали председателем совета дружины, и Гоша сдружился со своим первым

помощником. После сбора или заседания совета они вдвоем оставались в

гимнастическом зале ‐ поработать на турнике.

Упруго спрыгивая и дыша чуть чаше обыкновенного, Гоша напрягал бицепс и говорил:

‐ Гляди! И тебе такие надо. Девчата любят мускулы. Некрасивыми показались Васе

эти слова. Можно полюбить лицо, это он сам испытывал, можно полюбить душу, об этом

он много читал. Но как это ‐ любить мускулы?

Вася не стал возражать, просто пообещал:

‐ Догоню!

Переобуваясь, Гоша воскликнул:

‐ Эх, разваливаются мои непромокаемые!

‐ Купи новые‚‐ посоветовал Вася.

‐ Ишь ты!

‐ Да они пустяк стоят! ‐ удивился Вася.

‐ Кому ‐ пустяк. Знаешь мою зарплату? То‐то! Гроши платят нашему брату старшим

вожатым. А у меня еще мать на иждивении.

Теперь стало понятно, почему Гоша ходит без пиджака.

Как только Вася встретился с отцом, так рассказал ему о бедственном положении

старших пионервожатых.

Папа цыкнул губами:

‐ Говорили мы как‐то в крайкоме. Ведь они, по сути дела, тоже политические

руководители, а мы держим их и черном теле. Не годится. Что‐то надо придумать.

Вася передал этот разговор, и обнадеженный Гоша воскликнул:

‐ Вот спасибо тебе!

Вася чувствовал, что Гоша через него как бы держит связь с высоким миром, где

решаются проблемы, где происходят главные события.

Напрягши лицо так, что еще больше разделась широкая челюсть, Гоша с жадностью