Всё это нужно пережить - страница 39
Синева – в глазах и за окном, темнота – в делах, а, может, в душах.
Почитаешь – пишут об одном, и совсем другое слышат уши.
Что ж готовит нам грядущий день? Чьи же роли в пьесе мы играем?
Ленского ль, Онегина ли тень задержалась над родимым краем?
А на кухне факел голубой чайник вновь довел до исступленья.
И плывут над нашею судьбой облака чужого поколенья.
Часть учебного времени мы сидели за одной партой с Толиком, а часть – с Игорем Семененко, который во взрослой жизни стал выдающимся врачом-невропатологом, а мог бы – талантливым писателем, журналистом или художником. Мы жили, практически, в одном дворе, и когда мама Игоря пригласила меня приходить в гости, я воспринял это, как руководство к действию. Считалось, что мне нужно было помогать Игорю догонять школьную программу, поскольку он из-за подозрений на ревматизм много времени лечился в санаториях, пропуская учебный процесс. Я, конечно, приносил с собой тетрадки, но главным нашим занятием были беседы на вольную тему, рассматривание журналов, слушание музыки… В общем, мне было очень интересно, и дедушка, очевидно, слегка ревнуя, ворчал: «Тебе дай волю – дорогу домой забудешь, только и знаешь, как по гостям шастать». Мама Игоря преподавала русскую литературу, и любовь к ней передала сыну, который, к тому же, легко и изящно рифмовал строки, поражая меня этим искусством. Иногда его мама, проверяя тетради, показывала нам самые жуткие ошибки. Запомнил в одном сочинении слово «маладёш». Сначала и не понял, что это. А потом прочитал всё предложение – «За мир, совецкая маладёш!» Шесть ошибок в двух словах. Как сейчас сказали бы «Вау»! Слабым оправданием было лишь то, что автор учился в вечерней школе. Потихоньку процесс рифмовки увлёк и меня, и мы начали сочинять вдвоём поэтический школьный эпос. Всё заносили в особый блокнотик, который я сохранил. Бред, конечно, писали полный. Только одну строчку считаю возможным процитировать из этого блокнотика: «На столе стоял штатив, собирался наш актив…» Штатив стоял на столе потому, что нашей классной руководительницей была учительница химии Таисия Ивановна, и все мероприятия проходили в кабинете со штативами. Школа считалась одной из лучших в городе, и кабинетная система была объектом законной гордости. Украшением блокнотика были рисунки Игоря, выполненные чёрной ручкой в стиле юного Лермонтова. О Лермонтове рассуждал и Саша Уманский, двоюродный брат Игоря, который читал на память «Евгения Онегина» и «Мцыри», и был, как сказал бы киногерой «такой умный, аж страшно». Ещё один его двоюродный брат Марик не вдавался в высокие литературные материи, но при этом своей доброжелательностью придавал разговорам замечательный оттенок задушевности. Много раз я сидел за именинным столом на днях рождения Игоря, когда собиралась его довольно большая родня, и эта самая задушевность была главным и незабываемым блюдом семейного праздника. В середине 60-х годов на горизонте самых «задушевных» средств массовой информации, на мой взгляд, выделялся журнал «Кругозор», главной «изюминкой» которого было наличие гибких звуковых страниц-пластинок.
Присутствовали там и идеологически выдержанные «репортажи с полей и цехов», но было и то, что сделало журнал, практически, недоступным в подписке и продаже. Его нужно было «доставать» (слово знаковое и нелюбимое большинством населения). Папа Игоря несколько лет подписывался на этот журнал, и мы (я уж точно) изучали его «от корки до корки». Даже производственные репортажи краем уха прослушивали. А что же делало его столь желанным? Во-первых, там размещались потрясающие звуковые корреспонденции Юрия Визбора. То есть, это были отчёты о редакционных командировках, выполненные в стиле авторской песни. Само по себе это необычно, а исполнение Визбора делало каждый такой отчёт талантливым и неповторимым. Во-вторых, - звуковой клуб «Тридцать три с половиной оборота», который вёл неподражаемый Зиновий Гердт, остроумно предварявший и комментировавший звучавшие на гибкой пластинке музыкальные новинки, причём, как отечественные, так и зарубежные (что в то время было немаловажным). И, наконец, - отдельные страницы советской и зарубежной эстрадной песни, причём завершался журнал звуковой страницей «зарубежная звезда», и там было две-три песни в исполнении звезды, фото и краткий рассказ о ней. Сегодня этого – даже больше, чем надо. Тысячи интернет-страниц, сотни всевозможных глянцевых, «гламурных» изданий… А тогда – это был прорыв сквозь обыденность и серость. И пусть большинство представляемых звёзд были из стран «социалистического лагеря» (удивительное словосочетание), всё равно, это было интересно, ведь среди них были Марыля Родович, Джордже Марьянович, Радмила Караклаич, Лили Иванова, Эмил Димитров, Янош Коош, Жужа Конц, Рена Рольска, Карел Готт, Гелена Вондрачкова, «Червоны гитары»… А если учесть, что «загнивающий запад» там иногда озвучивали Том Джонс, Энгельберт Хампердинк, Катарина Валенте, Рафаэль, Адамо и даже «Битлс», то это было действительно потрясающе, тем более для таких начинающих меломанов, как мы. О Советской эстраде вообще можно говорить долго. Там, в «Кругозоре», появлялись новые песни в исполнении Муслима Магомаева, Эдуарда Хиля, Иосифа Кобзона (преданным их поклонником остаюсь и сегодня), Эдиты Пьехи, Анатолия Королёва, Вадима Мулермана, Валерия Ободзинского, Льва Барашкова… Особенно нравилась песня в ритме «хали-гали» под названием «В путь», которую пел Магомаев. Там были строчки, которые мы напевали: «Ванке ве драй, селено пен са мэ…». Что это означает – понятия не имею. Но запомнил. В общем, кругозор мы действительно расширяли, спасибо журналу и папе Игоря.
