СССР™ - страница 158
Женщина бросила взгляд куда-то перед собой, в сектор, закрытый от просителей подоконной доской, вытащила оттуда на свет божий «союзник», привычно скользнула по нему пальцами и подытожила:
– Нет пока. Ждем.
– Долго ждать?
– На следующей неделе обещали. Только Союза нет, верить, нет, не знаем.
Сергей поблагодарил и повернулся к выходу.
Женщина окликнула:
– Мужчина. Вы как считаете – верить, нет?
– Не знаю, – растерянно улыбнувшись, сказал Сергей и пошел себе, но через шаг остановился, развернулся, шагнул к окошку и вполголоса, как военную тайну, сказал: – Верить надо. Всегда.
Женщина молча изучала его лицо.
Сергей неловко кивнул и застучал лыжами к мутно подсвеченному выходу – солнце лезло в пыльный сумрак тамбура сквозь скверно подогнанную дверь. Но на границе яркого пятна остановился, прищурившись, и снова развернулся к центру зала. Не потому, что хотел все-таки разобрать, показалось ему, или информаторша действительно сказала: «Совет да любовь».
Просто в центре зала стоял и задумчиво смотрел на Сергея Маклаков.
Они хмуро изучали друг друга несколько секунд, потом одновременно тронулись: Маклаков подхватил тощую сумку и направился на посадку, а Сергей с усилием вытолкнул дверь и шагнул в мороз и солнце.
Сергей специально сделал крюк, чтобы пройти вдоль стены, огораживающей насыпь. Поезд будто ждал – тут же выскочил из-за дальнего леса и улетел, оглушительно раскидавшись короткими полыхающими бликами. Закрытый товарняк, вагоны класса СЭ, успел заметить Сергей. Хороший был бы вариант, но ведь пассажирские на этой линии отменены напрочь, а в товарняк поди проберись. В любом случае больше ездить на высокоскоростном товарняке Сергей не собирался – одного раза хватило, слуга покорный, влез помятый, вылез раздавленный, даже в изоляторе неделю лежать разогнувшись не мог.
Не надо об этом.
К тому же возвращаться надо было по правилам.
Кто знает, может, хоть вернуться по-человечески выйдет.
К остановке Сергей подошел одновременно с потертой «газелью» и слегка испугался: под навесом толкалась микротолпа, способная забить салон с горкой. Ждать еще три часа совсем не улыбалось. К счастью, влезли все, как бутылка 0,33 в пол-литровую банку, и пара мест свободных еще осталась. Это не помешало, конечно, рассевшимся теткам зверовато зыркать на то, как Сергей с помощью краснолицего водителя примастыривает лыжи под боковые сиденья, а потом недовольно сторониться, пропуская его к свободному сиденью у задней двери.
Ехать пришлось долго. Сперва Сергей обдумывал похабность варианта, при котором той же маршруткой решили бы ехать соседи из самолета: с одной стороны, бабка с таким багажом просто не влезла бы, с другой – рыбаки могли присесть на пристроенные в проходе рюкзаки, с третьей – равнодушно бросить несчастного попутчика на остановке им было бы сложнее, чем вот этим.
Затем мысли переключились на соседей: интересно, они не терзают мобильные в силу возраста или, как в Иркутске, из-за того, что успели привыкнуть к «союзникам» и предпочитают дождаться их полновесного возвращения?
Отсюда размышления плавно перетекли в варианты встречи и того, что будет дальше. Вариантов было слишком много, и большинство выглядело слишком неудобно – именно неудобно, а не страшно, потому что бояться Сергей так и не научился. Когда круг размышлений стал совсем замкнутым, Сергея окликнул водитель:
– До конечной едем?
– Да-да, – сказал Сергей, встрепенувшись и обнаружив, что остался единственным пассажиром: последняя дама, лязгнув дверью, неторопливо обходила сугроб, подпиравший остановочный павильон с табличкой «Ноябрьский». Крепко думаем, однако. – Долго еще?
– Едем пока, – сказал шофер.
«Газель» с недовольным скрежетом покатилась дальше.
Сергей смотрел в окно. За окном был снег, снег, деревья и снова снег, от которых он успел отвыкнуть. Свежего, союзного воздуха, без которого Сергей особенно загибался все это время, не было: «газель» воняла как «газель» и снаружи оставляла вполне «газелевский» след, что на земле, что в воздухе. Но ноты той свежести, чистоты и пронзительности, которые, оказывается, несли Сергея последние годы и которые все-таки не из одной только газовой смеси лепились, пусть самой чистой и удачной газовой смеси, – эти ноты уже выносили в рабочий режим части головы и души, работающие только в состоянии тихого счастья или острого блаженства.
Предвкусив нарастало.
Я, конечно, вернусь – весь в друзьях и в делах.
– А чего тебе на конечной надо? – крикнул водитель. – Там же тупик, дороги нет и ближайшая заимка через двадцать кэмэ.
– Через двадцать два, – громко поправил Сергей.
– Туда, что ли? – удивился шофер. – На таких лыжах не пройдешь, хантские нужны, там все перепахали как раз от таких лыжников, чтобы в ту сторону не лазили.
– Посмотрим.
– Союз закрыт, туристов не пускают. Там вообще отморозки остались, охрана на психе, чуть что – стреляют. Эвакуаторы, бляха. Не пристрелят, так выгонят – куда денешься-то? Сегодня рейсов больше нет. Замерзнешь, и привет.
– Воронье нам не выклюет глаз из глазниц.
– Чего? – не понял водитель.
– Потому что не водится здесь воронья, – объяснил Сергей.
– А, – сказал водитель и решил больше на психов времени не тратить.
Сергей смотрел вперед и бормотал про снег без грязи, как долгую жизнь без вранья, про вечный полярный день как награду за ночи молчания и последние строки, «наградою для одиночества должен встретиться кто-нибудь», и снова шепотом заводил «все года, и века, и эпохи подряд».
