Люди без города - страница 51
Косая челка цвета «вороново крыло» свисает на глаза — скорее всего крашеная, не бывает у европеоидов такого цвета волос. На вид — лет четырнадцать-пятнадцать, не больше. Рост не понять, сидит, но запястья узкие, пальцы длинные, кость тонкая. Не удивительно, что генерал ее вес преуменьшил. Одета в модном у подростков определённого возраста стиле «семейка Адамс» — все черное и свободно висит. Бижутерия с черепушками, глаза подведены темным, черный лак, колечко пирсинга в крыле тонкого прямого носа. Наверняка и в ушах куча дырок — но волосы закрывают. Сеня откровенно пялился на нее, раскрыв рот, мне было немного неловко — на вес, как колбасу, всучили ребенка.
— Все, вам пора, — нарушил неловкое молчание генерал. — Сержант, проводите их до машины и проследите, чтобы выпустили на КПП.
— Надеюсь, больше не увидимся, — сказал он мне многозначительно. — Задерживаться очень не советую.
Боец взял девицу за плечо, но она недовольно дернула им, освобождаясь, убрала телефон в карман, подхватила с пола крохотный джинсовый рюкзачок, с какой-то мягкой игрушкой, прицепленной к замочку молнии, и, глядя в пол, пошла к выходу сама.
Пока поднялись по лестнице, вмешательство бойца на КПП уже не потребовалось — ворота были раскрыты настежь и в них выезжали последние грузовики. На прилегающей улице формировалась колонна, во дворе стоял с распахнутыми дверями «Тигр» и растерянные бойцы, не знающие, что делать с полным багажником трупов. Они пытались обращаться к пробегающим мимо офицерам, но те только отмахивались, поглощенные тихой истерикой всеобщего драпа. Девица покосилась в ту сторону, передернула плечиками и быстро отвернулась, нервно сглотнув. Стоя, она оказалась ростом примерно метра полтора — бледнокожее создание на тоненьких ножках, с правильными — если смыть макияж, — чертами лица. Да, лет пятнадцать — максимум. Примерно в таком же возрасте ко мне Сеня прибился, но он уже тогда был крученый и злой, как уличный драный кот, а эта, несмотря на макияж и пирсинг, похожа на домашнюю девочку из приличной семьи. Чья-то дочка? Тогда почему ее передали нам на таких странных условиях? Не довести, например, в помешанный на детях Альтерион, где ее бы с радостью приняли, а вывести куда угодно и… Как там сказал этот жутковатый тип в штатском? «Уничтожить, оставить себе, или бросить?» Очаровательно, очаровательно…
— Куда едем? — спросил Петр, нервно оглядываясь на творящийся вокруг бардак. Похоже, он уже вжился в роль нашего водителя. Ничего, как вжился — так и выживется. Автомобиль мы в сортир никак не затащим, а значит, и шофер нам без надобности. Таскать с собой этого мутноватого мужика я не нанимался.
Назвал ему адрес своей квартиры и повернулся назад, к сжавшейся на заднем сидении девице.
— Ирина, так?
Девица молча кивнула, тряхнув челкой.
— И кто твои родители, Ира? — решил я внести хоть какую-то ясность.
— У меня нет родителей! — с неожиданным вызовом заявила девушка, впервые прямо посмотрев на меня. У нее оказались удивительного цвета глаза — кобальтово-синие, очень насыщенного оттенка. Никогда таких не видел. Может, контактные линзы?
— Природа так устроила, — примирительно сказал я, — что у каждого человека на свете есть или были папа и мама…
— Я — не человек! — крикнула мне в лицо девица. — Я — чудовище!
— Да, ладно, — усмехнулся я. — Прическа, конечно, так себе, и с макияжем перебор, но…
— Вы не понимаете… — сказала она безнадежно. — Я правда чудовище…
Она откинулась на сидении, закрыла глаза и скрестила на груди руки — воплощённое отрицание.
— Чудовище, значит… — не стал спорить я. — Бывает. Мы тут все те еще зайчики. Но одежду, помаду, бижутерию и айфон тебе вряд ли купили кикиморы на распродаже для монстров. И непохоже, что ты ходила в школу для чудовищ при институте кошмаров. Извини, но ты выглядишь как обычный четырнадцатилетний подросток из нормальной семьи…
— Мне пятнадцать! — вскинулась девушка.
— Это, конечно, все меняет, — согласился я. — Но ты домашний подросток, не сирота — Сеня не даст соврать.
Сеня утвердительно хмыкнул — он, детдомовский выкормыш, никогда не спутает нормальных детей с носителями тяжелой казенной судьбы.
— Так все же, кто твои родители, синеглазка?
— Не называйте меня так! Это не мои глаза! Это не моя жизнь! Это не мои родители! Меня все обманывали! Всю жизнь… — и зарыдала…
Тьфу, блин. Вот и поговорили. Ну ладно, больше поплачет — меньше пописает, как говорил мой «какотец». У нас есть более актуальные проблемы, чем ее подростковый кризис самоопределения. Сеня засопел сочувственно, но тоже ничего не сказал. Зато завопил Петр:
— Это, блядь, что за хуйня еще?!!
Я обернулся к лобовому стеклу и увидел, как нам навстречу целеустремленно бежит группа людей. Их было немного, человек пятнадцать, но выглядели они жутковато — разбитые рожи перекошены от злости и покрыты смесью крови со штукатуркой, одежда грязная и драная, многие хромают.
— Зомби! — ахнул Сеня. — В натуре зомби, как в кино!
Он запрыгал и заерзал на сидении, судорожно вытаскивая из-за пояса пистолет. Говорил же я ему — пистолет в штанах сзади таскают только негры в Гарлемских бандах. Да и то, в основном, в фильмах — иначе давно бы уже себе жопы поотстреливали.
— Остынь, — рявкнул я на него, — это же эти, как их… Аффекторы, вот!
Петр успел в последний момент свернуть, избежав столкновения. По кузову грохнули брошенные с изрядной силой кирпичи и куски штукатурки, заднее боковое окно покрылось паутинкой трещин, но, удержанное тонировочной пленкой, не осыпалось. Петр матерился как в жопу укушенный.
