Мадрапур - страница 31

Волнение и возгласы пассажиров не утихают и после того, как индус поднял руку.

Он не спешит заставить их подчиниться. С сардонической улыбкой наблюдает он за сумятицей, которую сам же и вызвал, и, должно быть, получает удовольствие от нашего лицемерия, ибо сомнения, весьма серьёзные и весьма обстоятельно мотивированные, высказывались нами ещё до того, как он захватил самолёт…

— Джентльмены, джентльмены! — восклицает он, снова поднимая руку (к женщинам он не обращается, хотя и проявляет по отношению к ним церемонную вежливость).

Когда тишина устанавливается, он продолжает тоном холодной издёвки:

— В конце концов, вы вправе не разделять моё мнение. Если вера в существование Мадрапура может вас хоть как-то утешить, я не буду спорить.

— Мне кажется, — говорит Караман, — что ваша точка зрения в конечном счёте не слишком отличается от точки зрения правительства Индии, которое не желает признавать существование Мадрапура в политическом плане.

Изящным движением руки индус отвергает этот тезис.

— Никоим образом. Я не имею ничего общего с правительством Индии. — Короткий смешок. — Моя позиция совершенно иная. Я отрицаю физическое существование Мадрапура.

— И, однако, — уже с некоторой горячностью говорит Караман, — мы располагаем путевыми заметками, датированными 1872 годом, авторы коих, четыре брата по фамилии Абберсмит, утверждают, что они посетили Мадрапур по приглашению махараджи.

Индус поднимает брови.

— Ах, путевые заметки! — насмешливо говорит он. — Сочинённые век назад! Четырьмя английскими мистификаторами! К тому же достаточными снобами, чтобы похвастаться мнимою дружбой с индийским князем! Я читал этот текст, мсье Караман. Он изобилует противоречиями и несообразностями. Это чистейший вымысел.

— Специалисты придерживаются другого мнения, — обиженно говорит Караман.

— Специалисты в чём? — говорит индус.

И устремляет на Карамана взгляд такой гипнотической силы, что Караман молчит. Но молчит с выражением дипломатического достоинства, словно показывая, что хотя он и не согласен, но вынужден уступить. И даже когда он молчит, уголок его верхней губы подёргивается, точно лапка цыплёнка, которому только что перерезали горло. Он, как и Блаватский, тоже, кажется, с ужасом понял, куда нас должны завести силлогизмы индуса.

— Специалисты! — повторяет индус, и хотя лицо его сохраняет обычную неподвижность, голос от бешенства вдруг начинает дрожать. — Специалисты, которые исследуют сомнительные свидетельства вне индийского контекста! — И уже в полной ярости продолжает: — Вне индийского контекста, набитого до отказа легендами! Ложью! Чудесами! Верёвками, которые сами собой висят вертикально в воздухе! Или растениями, которые вырастают у вас на глазах!

Я ощущаю справа от себя какое-то сотрясение и, отведя глаза от индуса — что мне удаётся лишь с большим трудом, — вижу, что левая рука Блаватского дрожит. Должно быть, он замечает направление моего взгляда, ибо сразу сжимает пальцы, лежащие на подлокотнике кресла, стискивая их с такой силой, что побелели косточки.

Я чувствую некоторую растерянность. С самого начала я с превеликим вниманием слежу за этим разговором, но всё никак не могу взять в толк, о чём, в сущности, идёт речь и почему Блаватский в таком ужасе. Быть может, его состояние заразительно, ибо я чувствую, что и меня начинает охватывать паника.

В наступившей тишине о своём присутствии напоминает Пако: произведя серию осторожных «гм-гм», он привлекает общее внимание к своим выпученным глазам и пунцовому черепу. Однако чувства, которыми он переполнен, не имеют, кажется, ничего общего с тем страхом, что терзает Карамана и Блаватского.

— Следовательно, вы полагаете, — говорит он по-французски, уставившись на индуса, — что в Мадрапуре нет деловой древесины?

Пако изъясняется по-французски, индус поднимает вопросительно брови, и я перевожу, удивлённый тем, что Пако, человек неглупый, может сейчас задавать такие до смешного эгоцентричные вопросы.

Индус и отвечает ему смехом, но ухмылка его весьма далека от весёлости.

— Деловую древесину, — начинает он и тут же добавляет, бросая презрительный взгляд на Христопулоса, — а также наркотики вы найдёте в Индии повсюду, мсье Пако, но Мадрапура вы там не найдёте, поскольку Мадрапура не существует. Откровенно говоря, я полагаю, что всё это с вашей стороны не очень серьёзно. Вам бы следовало раз навсегда отказаться от мечты вывозить сырьё из слаборазвитых стран в обмен на ничтожную горсточку хлеба или, что, собственно, одно и то же, за бесценок забирать у голодающих родителей маленьких девочек.

Физиономия Бушуа мгновенно растягивается в злобной улыбке, и хотя достоверность оскорбительных выкладок индуса невозможно ничем подтвердить, мы все охотно признаём его правоту, и мы бы, наверно, признали её даже без коварной улыбки злорадствующего шурина Пако.

На Пако просто жалко смотреть. Он съёживается в своём кресле, точно паук, попавший под струю горячей воды.

Но индус на этом не успокаивается. Он неумолимо держит Пако под хлыстом своего магнетического взгляда и после короткой паузы говорит:

— Не понимаю, как вас могут ещё занимать подобные пустяки, когда вопрос стоит о вашей жизни или о вашей смерти.

— О моей смерти? — говорит немного приободрившийся было Пако и растерянно ворочает по сторонам своими выпуклыми глазами, старательно избегая глядеть на индуса. И добавляет нечто уже совсем несуразное: — Я же отлично себя чувствую! Я совершенно здоров!