Иду над океаном - страница 160
Кулик мылся, представляя себе, как пойдет завтра его ЗИЛ в новой обуви. И Кулику будет казаться, что и стекла в дверях меньше звякают и машина в ходу резвее и строже на шоссе держится.
Вышел распаренный и умиротворенный. Еще раз зашел в бокс — на машину глянуть. Как, мол, «ЗИЛок» выглядит со стороны в новой резине. А повод для себя, чтобы еще раз заглянуть в бокс, придумал совершенно постный и практический: не оставил ли ключей на полу — уведут. Накачанные баллоны на марке — это и на глаз видно. А может, еще и от усталости уходить не хотелось. Медлил. Потом все же вышел. Пересек двор, ощущая прогретым телом, лицом, губами свежесть позднего осеннего вечера. Несмотря на то, что и земля во дворе была убита колесами тяжелых машин, и вся она была в пятнах, что еще не успела остыть после долгого и трудного дня, несмотря на то, что автоконтора находилась почти в центре большого города, вдруг повеяло, потянуло слабо, но властно, томительно вызывая в душе что-то давнее, смутно-близкое — запахом леса, палой листвы, свежести какой-то необъяснимой. Кулик остановился, не доходя десятка метров до проходной, ловя это всем существом, словно превратился в какую-то невероятную антенну. Даже глаза прикрыл.
А когда открыл их — увидел, что возле двери в свете яркой лампочки проходной стоит натянутая как струна Аська. И показалась она ему ладной и милой. И он пошел к ней.
Она стояла, едва не падая. Сквозь шерстяную рубашку, этакую черную с чуть заметным серебряным проблеском, грудь ее отчетливо проглядывалась. И серая светлая юбочка, суженная книзу, облегала почти мальчишеские бедра. И блестели на узких ступнях французские лакировки. Руки Аська держала за спиной — было понятно: нервничает и стискивает пальцы там. И лицо Аськи странным было — оно словно вытянулось и постарело, складочки у рта, и глаза чуть прищуренные. И столько в этом лице было требовательности и ожидания.
Но по мере того как он подходил к ней, менялось лицо ее: уходила из него требовательность, сменяясь мольбой и растерянностью. А когда он подошел, ступив на крыльцо проходной, остановился в десяти сантиметрах от нее, так, что грудью под рубашкой едва не касался пуговички над ее грудью, то воочию увидел, до чего же хороша она и трогательна. Словно страдание это молодило ее. И он увидел, как молода она еще на самом деле и беззащитна.
— Ну, что делать, Ася? Что мы делать будем с тобой, Аська?
Она только головой покачала, опуская ее с тяжелым узлом светлых волос. И от них, собранных тщательно, но свободно, повеяло опять тем же милым-милым, рвущим сердце на части запахом, который только что вошел в него. Он приподнял ее лицо за подбородок — все это на виду у вахтерши, смотревшей на них с любопытством сквозь закопченное окошко проходной.
Он поднял Аськино лицо. И увидел, как дрогнули сначала в полуулыбке, а затем в готовности заплакать ее бледные, чуть лишь подкрашенные губы, а из-под ресниц сверкнули слезы.
— Пойдем, — сказал Кулик. И повел ее через проходную на улицу, не снимая ладони с ее твердого, с косточкой, плеча.
Так и шли они по улице, где не было еще тротуаров, а может быть, они и были, но по ним здесь никто не ходил — неудобно, потому что их перепахали, перерыли различными подъездными путями, трубопроводами, канализацией, загромоздили строительным материалом, — и они шли прямо по мостовой, продавленной тяжелыми машинами, избитой, залитой местами грязной водой. Здесь было одностороннее движение. Они шли навстречу ему, навстречу непрекращающемуся потоку автомобильных фар. Переваливая через ухабы и промоины, то КрАЗ обдавал их своим душным дыханием солярки, то ЗИЛ глухим гулом своего мощного восьмицилиндрового мотора, то ГАЗ с ровным отлаженным рокотом проползал мимо, неся в длинном кузове груз. Парил и светился множеством окон рубероидный завод, стучало и ухало листовое железо на территориях Техмонтажа и Стальконструкции.
И трамваи, битком набитые людьми, искря дугами по проводам, вечно влажным от испарений, ползли по рельсам вдоль шоссе, уходя вдаль и теряясь в светящейся мгле этого удивительно красивого в своем существе района города. Но когда они свернули на тихую боковую улочку, где ходили рейсовый автобус и маршрутное такси, то оказалось, что они сумели пройти так, что Аська даже туфелек не испачкала.
И не сговариваясь, они пересекли весь город по широкой автостраде, пересели на автобус на площади и приехали в аэропорт. Больше было некуда, и Кулик к тому же никогда еще ничего подобного, что происходило с ним сейчас, не испытывавший, просто ничего другого не мог предложить. А здесь до поздней ночи работал ресторан «Аквариум». Тоже полный света и уюта, и к тому же малолюдный. И они сели за столик сразу же у входа возле окна, не заметив того, что есть и другие удобные места в зале.
По соседству четверо парней, негромко разговаривая, пили коньяк. Кулик только раз оглянулся на них — все как на подбор высокие, широкоплечие. Двое с бородками. Один в сером толстом свитере, двое в форменных морских тужурках с нашивками на рукавах, но и у них под тужурками были свитера с большими, чуть ли не стегаными воротниками. Четвертого Кулик не разглядел. Он повернулся и стал смотреть на Аську, севшую напротив него. Она поставила смуглые локотки на скатерть, подперев подбородок пальцами. И сердце его еще раз отчетливо и осознанно дрогнуло, когда он увидел пятнышко синих чернил на них: значит, она не уходила с работы домой, а ждала его возле проходной. А он увидел ее чуть ли не в десять часов. «Где же она три часа маялась? Неужто на проходной…» — подумал он.
