Лоцман кембрийского моря - страница 134
Резиновая пробка держала удовлетворительно, пузырьков почти не было. Женя вынул бутылку из воды. Лидия отбежала от ямы подальше, зажгла сургуч и залила пробку. Женя держал бутылку на вытянутой руке и удивлялся:
— Какой нелегкий газ!
— Ну, это у тебя руки отяжелели. Бежим!
Они побежали к скрещению наледи с опушкой. Лидия вбежала в лес, как в печь, и увидела огонь перед собой. Два оленя прошли, опустив рога, и почти коснулись ее. Сухой жар хлестнул по лицу. Лидия отшатнулась, повернула и с разбегу оступилась на чистую обтаявшую поверхность льда. На спине она быстро скользнула вслед за оленями, Женя тщетно старался догнать ее. Мокрый склон наледи перешел в пологость. Лидия села. Холод охватил ее ноги, но голову жег зной пожара. Огонь с треском вздыбился над наледью. Он подскакивал из кустов и набрасывался на листву. Искры в изобилии сыпались на лед и на оленей. Лидия со страхом подумала о своих непокрытых волосах. Женя схватился за оленя и поднял Лидию.
Измученные олени вошли в реку, увлекая их за собой, и Лидия обняла другого оленя, повиснув на нем.
Глава 28
УГАРНЫЙ БРЕД У ШАМАНСКОГО ИСТОЧНИКА
Ноги на льду в воде загорелись от холода. Длинные искры мороза прожгли пятки, прошили все тело вверх, сквозь сердце вонзились в темя. Голову и ноги жгло и замораживало с одинаковой болью, но Лидия знала, что сверху терзал огонь, а снизу мороз.
Женя помог ей взобраться верхом на оленя. Лидия даже не удивилась тому, что олень терпел и не двинулся с места.
Ветра не было, но лихорадочные сквозняки метались вокруг нее. Левый берег пылал стеной. Искры сыпались по всей реке, на Лидию и на оленей. Лидия взглянула на дальний лес правого берега и увидела, как бред: под тепловым лучом с горящего левого берега пожелтела хвоя по всей опушке за речкой и вспыхнула.
Тогда Лидия вспомнила о газовом источнике. Она не могла оглянуться на яму, тело не повиновалось, не могла шевельнуть распухшими или оцепеневшими губами, спросить у Жени.
Берега разгорались все сильнее, но Лидии стало как будто легче. Она поняла, что Женя обливал ее водой. Он обливал также оленей и себя. Звери стояли неподвижно, совершенно покорные, опустили морды к воде. Они понимали, может быть, или были домашними и одичали недавно. Лидия крепче обняла своего оленя. Она уже знала, что своими ногами не выйдет из реки: ноги не подчинялись ей.
Пламя упало на левом берегу с такой же внезапностью, как вырвалось двадцать минут назад. Большие красные ящерицы еще бегали по деревьям и на земле. Женя толкнул оленей к берегу, но они не поддались, а вместо того пошли рекой против течения и вышли на отмель недалеко от газовой ямы. Лидия упала на гальку.
Волевое усилие больше не нужно было. Она едва сознавала, что из ямы поднялся большой пузырь с довольно плоским коричневым лицом якута и широко расставленными якутскими глазами. Над ямой не было огня. «Это же просто голова, — подумала Лидия, — и у меня воспаление мозга, я галлюцинирую». Она заплакала.
Но сквозь слезы она упорно смотрела на коричневую голову и заставляла себя не видеть ее. Она решила преодолеть воспаление мозга в самом начале — и вот с удовлетворением она увидела, что голова быстро погрузилась обратно в яму.
Новое видение появилось в виде старинного русского лица, очень памятного ей: оклад каштановой бороды, намокшей и позолоченной отсветом пожара; голова, конечно, прикрыта меховым намокшим колпаком, — слезы мешали разглядеть как следует колпак, описанный Женей. Но где же она его видела, это лицо? На Лене?.. Ах, Савва! Но теперь у него лицо стало какое-то старинное, былинное. С ватного пиджака стекала вода.
Савва перекрестил Лидию, держа камень в пальцах, и нацелился камнем. Она услышала свирепое рычанье, из ямы выплеснулся на этот раз целый якут с той же головой, что высовывалась раньше. Лидия закрыла глаза.
Она почувствовала, как Женя поднял ее и понес. Она подумала о нем с благодарностью и лаской и постаралась открыть очень отяжелевшие глаза и поблагодарить его взглядом. Женя сам был измучен. Он стал неузнаваем. Скорее он похож был на первую галлюцинацию: плосколицый, с бесстрастными глазами, чужой. Она не успела додумать, что это и в самом деле якут из ямы, — снова она услышала крик, но это уже был спасительный гром из человеческого горла, хриплый, яростный, обрадовавший ее.
Из дыма вышел Савва, милый избавитель Савва, обросший, небритый, но молодой — не старинный и с шапкой мха на голове. Он весело сказал Жене:
— А ну-ка, положь! Куда потащил?
Якут бесстрастно опустил ее на землю. Вода согрелась в тканях одежды и ошпарила спину ей. Земля была горячая. Савва прогремел, смеясь:
— На чужое сам не свой? На это дело у тебя зубов не хватит, — и примерил к подбородку якута кулак и вдруг упал в сторону.
Но разве мог бы Женя отбросить богатыря, ее Савву? Ей показалось, конечно. Савва тотчас поднялся и набросился на якута с бранью и страшным криком. Якут бросился бежать, а Савва побежал за ним. И тогда Лидия поняла, что это вовсе не Женя. Женя — эвенк, а это — человек, сидевший в яме!
Измученная и потрясенная, она закрыла глаза и забылась. Шорохи отовсюду сбегались к ее ушам. Земля хрипела в тяжелом удушье. Краснокрылые ящерицы пожара слетели с обглоданных верхушек тайги на обсохший подлесок и грызли его с хрустом, перебегали и с жаром суетились в кустах. Лидия застонала от ужаса внезапной мысли: что, если старинный человек — батя, которого она приняла за Савву, — убил Женю?..
Она заметалась, повернулась лицом к реке и почувствовала сильную боль, пронизавшую мышцы. Жени не было на отмели. Что, если это множество людей, появившихся вдруг среди пожара в пустыне болот, — не угарный бред и не горячечный сон? Лидия поднялась на четвереньки и увидела Женю рядом.
