Проводник усмехнулся. По его мнению, этого вполне достаточно, чтобы претендовать на идольские почести. Мы величаем Зиму Сорокаобхватной, и этого преувеличения хватает, чтобы Холодная Дама считала себя польщенной. Сорок меньше сорока восьми…
— Не веришь в сорок восемь сил? — спросил Ваня.
— Немножко меньше сорока — верю.
— Сорок восемь.
— Ты сам считал?
— Сосчитай: сколько лошадей увезут его груз?..
Проводник согласился внести уточнение в молитву. Но поскольку она уже была произнесена, не стоило второй раз молиться для того, чтобы умалить польщенного бога внутреннего сгорания. Как ты думаешь?..
Ваня промолчал, и проводник соскочил, чтобы согреться.
В сумерки якуты выбрали место для ночлега.
Снег разгребли до земли, разложили большой огонь и ужинали первый раз на морозе. Ели кипящую похлебку из сала и мяса. Мяса было мало, сала — много.
Сеня зачерпнул кипящую похлебку, посмотрел в свою деревянную ложку с недоумением и, не донесши до рта, зачерпнул вторично. И как только ложка вынесла из котла двадцать граммов похлебки, края покрылись льдом.
— На одной ложке видны и лето и зима, — сказал проводник смеясь.
Ввиду такого мороза оставили мотор головной машины работать на малых оборотах, чтобы этой машиной утром завести вторую. Моторы укрыли мехами, снимая с себя варварку, и санаях-кафтан, и май-тарук, наушник с козырьком, и шапку с наушниками, куртку, фуфайку, нагрудник, набрюшник, наколенники, налобник, подбородник… Торбасы, меховые чулки, шерстяные носки, две пары, — все набрасывали на мотор с прыжками, с яростными выпадами, под конец — нательную рубаху, и, растерев тело, с воплями, для смеха и для храбрости, залезли в остывшие меховые мешки с твердым сознанием, что «не пытают меня, а я делаю что хочу!».
И тогда главное — чтобы выдержало сердце.
Не так страшно показалось утром, согревшись, выскочить из мешка — с отчаянной зарядкой хватать не помня себя, надевать на трепещущее тело железную, обдирающую по коже рубаху, опаляющую морозом.
И во все остальные одежи — в одну, в другую, пятую, тринадцатую — Сеня вмораживал себя заживо в течение получаса лихорадочного и очень внимательного одевания. Затем растолкал ребят и заставил выброситься на мороз. Бедное человеческое тело в страхе сжалось, отдавая свое тепло для отогрева полутора пудов звериных мертвых шкур.
Проводники еще спали на подостланных конских шкурах, укрыв животы парками, а голые спины обратив к погасшему костру. На кофейно-черных спинах успела нарасти белая куржавина инея.
Якуты с криком и смехом потерли спину себе и друг другу и оделись очень быстро.
Начальник запретил разводить костер для завтрака, чтобы не терять два-три часа дорожного времени.
Семену Тарутинову не понравилось предложение проводников позавтракать топленым маслом. Оно кололось, как стекло, и казалось, обрежет язык и десны.
Сеня вылил немного отработанной смазки из мотора и поджег. Снег стаял, не гася огня. Проводники воззрились на колдовской огонь, а начальник сильно накричал на тракториста.
Слава этого костра опередила тихоходную колонну и скоро добежала до Оймякона.
Завтрак сварился быстро.
Тракторы взяли на крюк сани, но сани вмерзли под своею тяжестью. Пришлось повозиться с ними.
Начальник время от времени поглядывал на часы. Он поместил их в рукавице. При часах день потянулся медленно и никак не мог дотянуться до обеда. Проводник вскочил на Сенину машину, где сидел начальник, и закричал ему:
— Начальник! Наверно, время замерзло в рукавице!
Смущенный начальник (ему самому давно хотелось есть) опять поглядел на стрелки и убедился, что проводник прав: часы замерзли, напотев от руки.
Незадолго до наступления темноты на дороге появились взволнованные якуты на оленях. Они просили начальника остановиться возле их юрты ночлегом, потому что сюда собрались многие соседи, со ста километров, посмотреть на тракторы и воспеть их мощь, которая стала мощью якутов.
Тракторист Уйбан кратко перевел их горячую речь:
— Просят ночевать.
Тракторист Уйбан привлек наибольший интерес у всех собравшихся со ста километров. При свете костра в открытом очаге на земляном полу в тесной юрте окружили Ваню пятеро мужчин-якутов, не считая проводников и самих трактористов; пять женщин и еще дети, которых трудно было сосчитать, потому что они не сидели на месте и казались очень похожими. Ваня что-то рассказывал по-якутски — так же немногословно, как у него и по-русски получалось.
После ужина он запел, скупо отбирая слова, точные даже в образных преувеличениях. Он пел негромко и очень мечтательно, к удивлению Сени. Он воспевал страну, прекрасную зимой и летом, и ею созданный народ.
— Второй раз в жизни слышу, как ты поешь, — сказал потом Сеня.
Вот перевод Ваниной песни:
Ну-у! Во-от!.. Морозом пышущая, обступила и притиснула вселенную теснящая пора. Какое основание петь мне?.. Для меня ложе стелет ледяными иглами, одевает спину пышным инеем, лицо украшает снежными суметами! Почтенная пора! Девятимесячная важная пора! С обжигающим туманом убыточные сутки, с накладными ночами, с пургой и метелью, вечной вьюгой и слякотью и плетью резкого ветра! С отвратительным видом:
Книга Лоцман кембрийского моря, автор Пудалов Фёдор Моисеевич. Русская версия онлайн книги представлена в открытом доступе для чтения на мобильном телефоне или пк. Бесплатная библиотека Read-book-online.com - полные версии популярных, классических или новых книг в разных категориях онлайн бесплатно можете читать прямо здесь.
