Благодать - страница 30
Весь мир представлялся ему сейчас прекрасным садом, а народы – цветами, которые так непохожи друг на друга, но от этого сад ещё прекрасней. Ведь как красиво, когда на одной клумбе цветут тюльпаны и крокусы, мальвы и гвоздики, астры и хризантемы, гладиолусы и лилии, и никому не придет в голову беспощадно уничтожить все цветы, кроме одного какого-то вида, чтобы затем вытоптать и его.
«Как хорошо жить!» – думал Иван Ильич.
«Тоже мне, лирик, блин», – слабым голосом проворчал старый знакомый.
«Это ты, Анти-Иван?» – обрадовался ему Иван Ильич.
«А кто же ещё?! Ой, пло-охо мне! Что за гадость тебе кололи? Я как варёный», – стонала подбитая медикаментозным вмешательством Антиблагодать.
«Я попросил доктора, чтобы мне больше не делали уколов», – заверил его Иван Ильич.
«Вот это правильно, хотя и унизительно просить этого Шмульзона, – стали пробиваться нахальные нотки в голосе Анти-Ивана. – Ты требовать должен, а не просить!»
«Да помолчи ты! Смотри, какая красотища вокруг! Птицы как поют!»
«Ох ты, Осподя, птиц слушать начал! Я смотрю, тебя тут обработали по полной программе».
«Да никто меня не обрабатывал. Я столько интересного узнал, столько передумал!..»
«Знаю я, что ты тут передумал! Эх, Иван, тебе такую миссию доверили, а ты при первом испытании сдался: «Да я больше не бу-уду, честное пионе-ерское, простите меня». Тьфу! Русскую литературу надо читать, чужую культуру уважать, да? Завтра в твой дом придут черножопые с ножами, а ты на диванчике будешь сидеть, книжечки читать и скажешь им, что очень их уважаешь. Ой-ё!.. Кому доверили спасение нации?! Ныл, как баба – я чуть за тебя со стыда не умер. Позор, да и только!» – жёстко критиковал Анти-Иван. Голос его становился всё громче и увереннее.
«Да ты не понял ничего! Я поговорил с таким интересным человеком…»
«Да где уж мне уж понять уж! Тебе этого человека жиды специально подсадили, чтоб он тебе мозги пудрил, и сам он – махровый жид. А ты уши и развесил, как дурак!»
«Но он же всё правильно сказал, – заступился Иван Ильич за своего соседа по палате. – И, вообще, учёные открыли, что все люди – братья…»
«Да учёные-то твои кто? Одни жиды! Ты хоть одного русского учёного видел?»
«А Менделеев?»
«Да жид самый настоящий!»
«А как же Иван Павлов?»
«Да всё туда же!»
«Ну, а Ломоносов, в конце концов?!»
«Ну, всё! Пиши пропало! Ему доверили такую миссию…»
«Да иди ты со своей миссией… в жопу! – неожиданно для себя послал Анти-Ивана Иван Ильич. – Тебе там самое место, геморрой чёртов! Я из-за твоей миссии чуть всю жизнь свою не разрушил, жену обидел, коллег по работе оскорбил…»
«Тьфу, урод! – зло ругался Анти-Иван. – Это не моя миссия, а НАША! Мы с тобой должны объединиться, тогда мы таких дров наломаем!»
«Я и так уже таких дров наломал, что самому страшно».
«Чего ты там наломал-то? Жену он обидел, нытик, подумаешь – преступление! Да кругом полно тёлок – любая твоей будет, если меня станешь слушаться», – всё громче наседал Анти-Иван.
«Да не нужна мне любая! Что я, мальчик прыщавый, что ли, чтоб о тёлках мечтать? У меня уже внуки в школу пошли, а я какой им пример подам? И потом, что ты так грубо о женщинах отзываешься: какие они тебе тёлки?»
«Ох ты, Осподя, рыцарь хренов! Тьфу! Вот Дур-р-рак-то!!! Вся работа псу под хвост. Ну ты и размазня!»
«Так мы с тобой одно целое, поэтому ты такая же размазня, как и я. А я, действительно, размазня, потому что тебя послу шал».
«Мне просто стыдно с тобой разговаривать», – обиженным тоном сказал Анти-Иван.
«Вот и правильно: лучше помолчи».
Анти-Иван ещё какое-то время ворчал что-то про миссию и тёлок, но всё тише и тише. А в парке пели птицы, и каждая на свой лад.
– Чик-чирик-чик-чик-чик-чирик, – раздавалась трель в ветвях старого клёна, а Иван Ильич слышал: «Вот-и пришёл-ко-нец-зи-ме!»
– Фьюить-фьюить-фьють-фьють-фьюить, – мягко отвечала другая птаха откуда-то со стороны молодых и крепких дубков, а Иван Ильич расшифровывал эту руладу: «Хватит-болеть нам-ну хватит!»
– Сча-ча, сча-ча, сча-ча-ча-ча, – раздавалось над самой его головой, и он повторял: «Сча-стье, сча-стье, сча-стье вок-руг!»
«Ты посмотри, какая красота! Как я мог раньше не замечать этой красоты? Озлобился, ощерился на весь свет, как старый хрыч, а вокруг столько прекрасных людей, столько разных птиц, и каждая поёт на свой лад!» – радовался жизни Иван Ильич.
«Шмальнуть бы по ним из рогатки, чтоб не трещали здесь, не мешали серьёзные вопросы обсуждать про спасение от жидомасонского ига, которое парит над Россией, как чёрный коршун, бу-бу-бу, гу-гу-гу, шу-шу-шу, – Анти-Иван стал бормотать что-то совсем невнятное. – Всех бы к стенке поставить… Долой!!! Ура!!! Даёшь!!! Буль-буль-буль…»
А Иван Ильич продолжал слушать пение птиц, и вдруг он вспомнил, что нечто подобное уже в его жизни было. Правда, это были не птицы, а люди. Это было очень давно, когда Иван Ильич и Анна Михайловна только поженились, и их тогда все называли просто Ваня и Аня. Они тем летом поехали отдыхать на Чёрное море в какой-то дом отдыха, где было полно народу со всего Советского Союза. И там была такая традиция: петь по вечерам. В то время ещё не было такой музыкальной аппаратуры, как сейчас, а люди были те же, то есть хотели песен и радости. Был, правда, один проигрыватель, но комендант берёг его, как зеницу ока, и выдавал его отдыхающим только на субботний вечер. «Имущество казённое поломаете, а мне отвечать», – комментировал он своё поведение.
Но на него никто не обижался, потому что все были молодые и счастливые. И сами очень любили петь. По вечерам. А вечера на Юге тёмные. Начинал петь корпус украинцев – так уж повелось. Потом на их песню отвечал корпус, где жили русские. За русскими начинали петь грузины, потом… Иван Ильич уже не помнил дальнейший порядок, но суть была такая – кто кого перепоёт: то есть, выиграет тот, кто больше своих песен знает. Часто побеждали грузины, но потом выяснилось, что они хитрили и одну и ту же песню пели на разную мелодию, но никто не обижался, потому что была какая-то неистребимая радость у всех, а когда у человека есть радость, его очень сложно обозлить на окружающих. И все видели различие между собой, между разными народами и их культурами, но никто почему-то не испытывал ненависти друг к другу за это. И вот пение птиц напомнило Ивану Ильичу те вечера, и как он радовался тому, что на свете так много разных народов, и что они умеют так дружить, а у народов есть так много разных красивых песен, и они умеют их так красиво петь. И как комендант сидел у своего окна, слушал пение, кушал арбуз и утирал слёзы: «Прям до глубины души проняли вы меня своими песнями, вот прям до самого дна! Ещё».
