Прошито насквозь. Прага и Будапешт. 1970 - страница 10

Безысходность – первое, что ударило очень больно. Когда ты еще не до конца осознаешь все прелести своего положения, ты еще на что-то надеешься. Но проходит время, ты видишь, как умирают те, кто жил рядом с тобой, и до тебя начинает доходить простая истина – ты никогда отсюда не выйдешь. И номер на руке говорит об этом ярче всяких слов. Эта татуировка – настоящее клеймо. Как по действию, так и по определению. Как только ты полностью принимаешь эту идею – что жизнь в бараке никогда не закончится или закончится только одним-единственным способом, многое меняется. Ты сам меняешься. Все утрачивает смысл. В какой-то момент я перестал бороться, потому что мне хотелось лишь одного – поскорее отмучиться и рассчитаться. Повезло, что я был тугодумом – осознал это слишком поздно. Я не знаю, сколько прошло времени, но явно не очень много – может, месяц или два, прежде чем над головой стали летать бомбардировщики, в которых сидели не фашистские ребята. Для слухов нет границ – даже в полной изоляции все равно появляются сплетни, особенно если речь идет о войне. Поползли разговоры о том, что скоро все закончится. И чем жестче нас за это наказывали, тем легче в это верилось. Беда в том, что к тому времени я уже успел умереть – убить все свои надежды и стремления. Физически я все еще был жив, но другую свою половину сумел умертвить. На это ушло двадцать месяцев. На восстановление не хватило даже двадцати лет. Звучит очень тривиально, но так было до тех пор, пока не появилась ты.

Наслаждаться жизнью. Она уже забыла, каково это, а он никогда и не знал. Ей казалось, что такое обычно случается только в кино – чтобы два человека, которые были так нужны друг другу, вдруг встретились и смогли сблизиться. Адам в отличие от нее, не задавался никакими глубокими вопросами и не вникал в суть мироустройства – его интересовало лишь настоящее, то, что действительно имело значение.

Все вечера они проводили вдвоем, и она почти каждый день приходила к нему на работу. В ресторане к ней уже привыкли, и никто не удивлялся тому, что Адам предпочитал покидать кухню последним. Совместные ужины стали нормой – за последний месяц он успел показать ей почти половину блюд из меню и даже то, чего не было в общем списке. После этого они отправлялись к ней в квартиру, поскольку ехать к нему домой было уже слишком поздно. Иногда они готовили на ее импровизированной кухне – тогда было даже теплее и уютнее. Ева любила покупать продукты заранее – они вместе выбирали блюдо, он писал в ее блокноте все, что нужно, и она отправлялась на рынок с этим перечнем.

По дороге она часто заходила в магазины и покупала разные мелочи – заколки для волос, бигуди или что-нибудь из косметики. Ей хотелось выглядеть лучше, и она стала замечать собственные недостатки. Все, что до этого казалось нормальным – полинявшие носовые платки, отсутствие украшений и лака на ногтях – теперь стало важным. Еще приятнее было от того, что Адам замечал любую мелочь и обязательно хвалил ее приобретения.

Зима подбиралась тихо и незаметно, и они не замечали ее приближения, пока не выпал первый снег. Улицу украсила густая белая стена из крупных хлопьев – в воздухе повисли непрерывные гирлянды, тянувшиеся от самого неба до серого асфальта. Ева не могла остаться в доме – теперь, впервые за долгое время, она ощущала внутри жар, который в прошлом заставлял ее двигаться вперед и что-то менять. Это странное ощущение, когда необъяснимое желание горит и распирает изнутри, и ты сам не знаешь, чего именно хочешь, но знаешь точно, что не можешь усидеть на месте – это и есть настоящая жажда к жизни.

Наглядевшись на падающий снег, она отошла от окна, выбрала самую теплую одежду и вышла из квартиры, а потом спустилась в ресторан. Адам не ждал ее – он привык к тому, что днем Ева обычно предпочитала оставаться в своем гнездышке. Когда она пришла на кухню, он как раз дремал в своем кресле – у них наметился небольшой перерыв.

Ева остановилась на пороге, глядя на его опущенную голову и не зная, стоит ли его беспокоить. Все сомнения разрешила Алика – проходя мимо, она легко задела его плечо и сообщила:

– К тебе пришли, а ты все спишь.

Адам вздрогнул и поднял еще сонное лицо.

– Привет, – улыбнулась Ева. – Я не знала, куда мне еще пойти. Ты на работе, я знаю, просто захотелось тебя увидеть.

Он вскочил с места и приблизился к ней, на ходу проверяя рукава и поправляя фартук.

– Ты же знаешь, я всегда рад тебе. У нас сейчас никого нет. Я думаю, что мы можем выйти на несколько минут.

Они вышли через заднюю дверь, не обращая внимания на любопытные и многозначительные взгляды других поваров.

Оказавшись на улице, Ева закрыла глаза и прижалась лицом к его плечу.

– Я не могу наслаждаться моментом, если я одна. Не представляю, как можно долго жить в одиночестве. Сегодня идет снег, и я так хорошо себя чувствую, но мне кажется, что это преступление – радоваться чему-то, если рядом никого нет.

Так было и прежде – когда у нее были девочки, она позволяла себе все, что угодно. Вкусная едва, красивая одежда, игры и праздники – все имело смысл, если она могла поделиться этим со своими дочками. Когда их не стало, она утратила желание получать удовольствие от жизни. Думая о том, чтобы сделать для себя что-то приятное, она ощущала себя воровкой или обманщицей.

Только теперь, выбежав из дома, чтобы оказаться рядом с Адамом, она поняла, как много он для нее значил.

– Просто побудем рядом? – поднимая глаза и с надеждой глядя на него, спросила она. – Совсем чуть-чуть, мне много не нужно.