Моменты счастья - страница 82
От разглядывания померанца отвлекает зеленоватое мерцание напротив витрины одного из домов. Подхожу ближе и читаю вывеску: Yogurtlandia. Лавочка по продаже замороженных йогуртов. Стены магазина изнутри, дверной проем и опущенная перед ним решетка окрашены зеленой краской, придающей стремящимся в ночную тьму волнам света изумрудный оттенок. Почему-то вспоминаю, что качество отделки храмов мозаикой в Византии проверяли светом: на всенощном бдении зажигали свечи, и если сквозь окна наружу струилось переливчатое волшебное сияние – отражение от мозаичной смальты, – работа считалась хорошей. Удивительно, но в этой скромной лавчонке тоже совершалось какое-то таинство: в центре зала напротив зеркала танцевала женщина!
Ее распущенные вьющиеся волосы могли бы ниспадать на плечи спортивной обтягивающей майки, переходившей в просторную черную юбку. Могли бы, но поскольку женщина неистово, как дервиш, кружилась вокруг своей оси, они приняли почти горизонтальное положение, а юбка отвеялась от ног и стремилась вверх, к локонам. В левой стороне от танцующей – силуэт сидящего на барном стуле мужчины. Я вижу лишь верхнюю часть его тела: короткие и черные как смоль волосы, смуглую кожу, тонкую – даже чрезмерно – руку с сигаретой у губ. Ни дать ни взять – Хосе и Кармен!
«Есть еще любовь на улице Кандилехо!» – ликую я и отбегаю в тень массивного портала на противположную сторону улицы. На моих глазах происходит чудо – оживает литература! Девушка вращается все быстрее, разгоняя силы своего притяжения и увлекая в образовавшуюся воронку окружающий мир. Я физически ощущаю, как тоже тянусь в ее сторону, в иную действительность. То, что недавно казалось вымышленным художественным миром, на глазах принимает размеры реальности, замещает ее. Подумать только, я – внутри литературного шедевра!
Девушка кончает танец. Она подходит к сидящему визави и подает ему руку. Тот поднимается. Он в юбке. Господи, да это женщина! Худосочная, угловатая, но женщина! Они встают друг напротив друга и, глядя в глаза, начинают танцевать с той особой степенью доверия и близости, возможной лишь между женщинами. Я растворяюсь в происходящем. Испытываю сложный комплекс чувств, который можно попробовать передать через принцип умножения: трепет × восторг × вожделение × изумление × душевный подъем. Короче говоря, я абсолютно счастлив!
Не знаю, как долго длится это видение, это чудо наяву. Времени не существует. Но есть первые признаки легкого страха. Желания прекратить это волшебство, чтобы оно не ушло по своей воле, чтобы хотя бы на мгновение иметь над ним власть. Мне необходимо сбросить этот морок! Опускаю взгляд на руку, сжимающую померанец. Медленно заношу ее вверх. Отвожу назад… И ровно в этот момент магия сворачивается, как всасываются остатки воды в ванной после извлечения пробки. Кажется, был даже похожий звук. Пара дотанцевала. Девушки смеются и поправляют волосы. Из заднего помещения выходит молодой человек с двумя черными пакетами мусора. Обмен шутками. Парень походит к двери и поднимает решетку, чтобы выставить пакеты на улицу. Предельное счастье сменятся равным по силе чувством неловкости, будто я подглядывал за чем-то интимным. Пригнувшись так, чтобы меня не было видно из-за припаркованных машин, я отправляюсь в сторону отеля.
...578
Сейчас июль 1964 года. Я перешла в четвертый класс. На юг с родителями я не ездила. Каждое лето меня отправляли на теплоходе в Архангельскую область в деревню Ширша к бабушке, где я проводила все лето.
Раннее утро… Маленькая уютная комната, над моей кроватью висит большая икона. Бабушка тихонько пробирается к иконе и долго молится шепотом. Я просыпаюсь, но не шевелюсь – боюсь помешать бабушке читать молитву… Слушаю…
Потом бабушка тихонько открывает окно, и в комнату вместе с чистым свежим воздухом летят утренние звуки нового дня: скрип калитки, веселое пение птиц, и шмель, летая с цветка на цветок, словно произносит своим жужжанием: «Пора вставать».
Но я снова засыпаю, несмотря на эти вдохновляющие и бодрящие звуки нового дня…
До сих пор храню в душе это ощущение абсолютного полного счастья.
...579
Как сейчас помню 21 февраля: день рождения моего брата Олега. Идет 1991 год. Я впервые поездом приехал в Харьков. Накануне вечером, садясь в поезд, я посетил вечеринку в честь 23 февраля со студентами одногруппниками – первый совместный выход на стипендию в ресторан. То есть прибыл в состоянии после возлияния, но с радостным чувством, что в Харькове будет продолжение. Мне девятнадцать лет. Брату соответственно тридцать. Он провел в Харькове свои бесшабашные аспирантские годы. Диссертации по экономике он не защитил, зато познакомился с немкой и наладил деловые отношения с Германией. У брата есть немецкие марки, уйма бизнес-идей и даже баллончик с перечным газом. Брат всегда любил приключения. Он сгребает меня в охапку на перроне и, хохоча, увозит на харьковский Центральный рынок. Ряды, уходящие за горизонт, тетеньки в белых передниках и цветастых платках, украинская речь, аромат зелени, солений, копченостей, сладкой сдобы, еще людская толчея, свист синиц под крышей – все это становится достоянием моего развернутого похмельного сознания. Наконец во рту пересыхает и хочется пить. «На, пей!» – кричит мне брат и сует литровую банку холодного ослепительно белого молока. Я начинаю пить. Глоток за глотком я утоляю жажду и понимаю, что это не похмельная жажда. Это жажда жизни в мои девятнадцать, жажда счастья.
...