Моя жизнь по соседству - страница 66
– Не знаю, детка. Хотя свою работу он обожает. На днях Клэй увидел ролик об избирательной кампании где-то в Род-Айленде и давай звонить туда, указывать на ошибки. Может, помогать твоей маме для него идеальный отпуск. – Тим искоса на меня смотрит и ухмыляется: – Идеальный отпуск с бонусами.
– Так бонусы от моей мамы? Или от молодой брюнетки, про которую ты рассказывал?
Тим усаживается на водительское сиденье, поворачивает ключ в зажигании и одновременно вставляет прикуриватель:
– Не знаю, в чем тут дело. С брюнеткой он флиртует, хотя для южан это обычное явление. Помешан он на твоей маме.
Фу-у! Я понимаю это, но думать так не хочу.
– К счастью, эта проблема меня больше не колышет.
– Но от этого она не исчезает.
– Верно, мамочка. В общем, Клэй мухлюет, а еще спит и видит политику. Все у него пучком, Саманта, так что зачем ему меняться? Нет стимула. Нет отдачи. За недолгую, ослепительно-яркую карьеру политика это я уяснил. Главное это стимул, откат и внешний эффект. Профессиональная политика – тот же алкоголизм, в котором не признаешься даже себе.
Глава 37
В день пробных тестов мы с Нэн на великах едем в среднюю школу Стоуни-Бэй. На дворе август, улицы тонут в мареве и в стрекоте цикад. Но едва мы заходим в школу, словно выключатель щелкает.
В классе душно, пахнет карандашной стружкой, промышленным дезинфицирующим средством, но особенно сильно фруктовыми парфюмами, спортивными дезодорантами и множеством потных тел.
Средняя школа Стоуни-Бэй – это безликое типовое здание с облупленными серыми стенами, уродливыми окнами с зелеными жалюзи и красным, вздыбившимся на стыках линолеумом. Ничего похожего на Ходжес, построенный в стиле крепости с зубчатыми стенами, витражными окнами и ажурными решетками. Есть даже разводной мост, на случай, если на школу нападут англичане.
Частная и государственная школы пахнут одинаково, для августовского дня совершенно неуместно.
Я ерзаю на липком стуле и слушаю, как на улице ревет газонокосилка.
– Пожалуйста, напомни, почему я здесь? – спрашиваю я Нэн, которая села в ряду передо мной и поставила рюкзак на пол.
– Потому что повторение – мать учения. Для нас это дополнительный шанс набрать как минимум две тысячи баллов, с которыми можно поступить в колледж нашей мечты. Еще и потому что ты моя лучшая подруга.
Нэн достает из рюкзака бальзам и мажет чуть потрескавшиеся от солнца губы. Я невольно подмечаю, что она надела не только свою драгоценную футболку с символикой Колумбийского универа, но и крестик, который ей дали на причастии, и браслет с шармом в виде зеленого эмалевого клевера-четырехлистника, подаренный бабушкой из Ирландии.
– А где Будда? – улыбаюсь я. – Он не обидится? Где Зевс? Где кроличья лапка?
Нэн смотрит на меня с фальшивой яростью, выкладывая семь карандашей номер два аккуратно у края стола.
– Дело очень важное. Говорят, тесты не так важны, как раньше, но ясно, что это неправда. Перестраховка не помешает. Если нужно, я готова жечь полынь, принять сайентологическую веру и носить каббалистический браслет. Я должна выбраться из этого города…
Как часто бы Нэн об этом ни говорила, мне каждый раз больно. Абсурд! Дело-то не во мне. Дом Мейсонов тихой пристанью не назовешь.
Словно в подтверждение моих мыслей Нэн неторопливо продолжает:
– Тим теперь работает только у Гарреттов, и дома стало еще хуже. Каждый разговор с ним мама начинает с присказки: «Раз ты твердо решил прожить всю жизнь лузером…» Потом она качает головой и выходит из комнаты.
– Как справляется Тим? – со вздохом спрашиваю я.
– Выкуривает по три пачки сигарет в день. Сигареты и конфетки «Пикси-стикс». Больше ничего не замечаю… пока. – В голосе у Нэн безысходность, готовность в любой момент наткнуться на доказательства худшего.
– Он… – Подруга замолкает, потому что открывается задняя дверь класса. Входят миниатюрная дама в бежевом и высокий рыжеволосый мужчина, они будут за нами следить. Дама монотонно рассказывает о процедуре экзамена, а мужчина проходит по рядам, проверяет наши удостоверения личности и раздает синие блокноты.
Кондиционер увеличивает мощность, почти заглушая слова дамы в бежевом. Нэн вытаскивает из рюкзака кардиган, потом еще худи, это на крайний случай.
Она откидывается на спинку стула, опускает подбородок на переплетенные пальцы и вздыхает:
– Ненавижу креативное письмо! Ненавижу целиком и полностью! Грамматика, словоупотребление – гадость! – Нэн бледная, несмотря на веснушки и легкий загар, который появляется у нее к концу лета. Лишь загорелый нос выдает, какое сейчас время года.
– Ты гордость литературы, – напоминаю я. – Справишься без труда. Забыла публикацию в литературном журнале Коннектикута? Тест для тебя – низшая лига.
Рыжеволосый мужчина демонстративно показывает на часы, а дама в бежевом начинает обратный отсчет, словно мы вот-вот взлетим с мыса Канаверал, а не приступим к пробному тесту.
– Десять, девать, восемь…
Я оглядываю класс. Собравшиеся явно настроены так же, как Нэн: у каждого блокнот и карандаши выложены с идеальной симметрией. Я снова смотрю на подругу: она как раз поправляет рукав толстовки. Я сижу у нее за спиной и чуть слева, поэтому вижу уголок электронного словаря, выглядывающий из-под голубой толстовки.
Нэн смотрит на часы, губы превратились в тонкую полоску, пальцы стиснули карандаш так, что еще немного, и он сломается пополам. Нэн – левша. Правую руку она держит на коленях, недалеко от рюкзака. Внезапно в памяти всплывают тесты, которые я писала вместе с Нэн. Каждый раз рюкзак у нее стоял справа, накрытый худи или свитером. Воспоминания выстраиваются по порядку, как кадры фильма в медленной прокрутке, и я понимаю, что это не единичный случай. Нэнни, моя подруга, отличница, лучшая ученица класса, жульничает годами. Хорошо, что этот тест пробный, ведь сосредоточиться я не могу. Все мысли об увиденном, о том, что я теперь знаю точно. Нэн не нужно жульничать, просто Нэн перестраховывается. Посмотрите на ее эссе!
