Скажи, что будешь помнить - страница 99

– Ну так давай.

Джереми кивает.

– Шавка значит для тебя что-то, а?

Каждый вдох отдается болью. На душе тошно – я прекрасно понимаю, чем это все кончится. Джереми, этот больной ублюдок, хочет ударить побольнее и не гнушается использовать для этого щенка.

– Заканчивай. Убей меня и оставь в покое всех остальных.

– Обязательно. Сразу после того, как прикончу дворняжку.

Он поднимает руку, и я прыгаю, врезаюсь в него на уровне пояса и сбиваю с ног. Грохот выстрела так близко, что звенит в ушах. Джереми ворочается подо мной, пытается проползти к упавшему в грязь пистолету.

Теперь у меня есть шанс. Обхватываю его обеими руками, приподнимаю и тащу в сторону. Мы снова катимся по земле, и теперь уже он оказывается сверху. Оттолкнуть его я не успеваю, и он бьет меня в лицо и приподнимается, чтобы ударить еще раз, но я выбрасываю руку, хватаю его за запястье и провожу апперкот в нос.

Кровь. Джереми оглушен, и я, пользуясь моментом, провожу хук в голову. Он обмякает, и я добавляю хороший пинок. Джереми хрипит, а я бросаюсь за пистолетом.

Острая боль пронзает ногу. Я вскрикиваю и падаю. Смотрю на ногу и вижу что-то, торчащее из икры. Я весь в грязи, и она затягивает меня, как бетон. Мимо проходит, пошатываясь, Джереми. Нельзя, чтобы он добрался до пистолета. Если доберется, убьет меня, Тора и Холидей. Хватаю его за лодыжку и дергаю в сторону. Он падает, но успевает повернуться и пнуть меня другой ногой в голову. Искры сыплются из глаз, и хрип вырывается из горла, но звук получается тягучий и глухой. Может, меня уже стащили в воду, и я тону?

Где-то близко тявкает Тор. Продираюсь сквозь туманную дымку, моргаю… В глазах двоится, но я все же вижу моего щенка, подбирающегося ко мне на трех лапах, и Джереми. Джереми ползет по-пластунски через грязь и, выбросив руку, достает пистолет. Сердце колотится в груди, в животе разливается тошнота. Думаю об Элль. Она должна знать, что я люблю ее. Должна помнить об этом.

Скулит Тор. Я тянусь к нему, а Джереми встает и поднимает пистолет. Хватаю Тора, прижимаю к груди, поворачиваюсь, защищая его, закрываю глаза и…

– Бросить оружие! Руки вверх! Полиция! Бросить оружие!

Эллисон

Врываюсь, распахивая двери. Сердце тяжелое, и я едва стою на ногах. После звонка Холидей ощущение такое, будто в груди кто-то играет в пинбол. Все собрались в комнате ожидания, и эта картина так реалистично иллюстрирует слова, сказанные ею по телефону, что к глазам моментально подкатывают жгучие слезы.

– Она здесь. – Эксл поднимается, а Холидей отрывается от Доминика и поворачивается ко мне. По ее щекам стекает тушь, нижняя губа предательски дрожит.

– Я так виновата… так виновата… – Она всхлипывает, и я, видя столько боли в ее глазах, останавливаюсь и обхватываю себя руками. – Мне так жаль. Это все из-за меня. Из-за меня.

– Где он?

– Дальше по коридору. Четвертая дверь справа, – говорит Эксл, и в его глазах такая печаль, такое отчаяние, что я не выдерживаю и быстро отворачиваюсь. – Времени у него мало. Соберись, ты нужна ему сильной. Там сейчас Келлен.

Не обращая внимания ни на медсестру за столом, ни на всех прочих, кто попадается по пути, я торопливо прохожу по коридору и останавливаюсь, уже коснувшись рукой деревянной панели, у двери. Все заканчивается совсем не так, как мне бы хотелось. Столько любви в моем сердце, что оно уже не вмещает ее всю и начинает болеть.

Я открываю дверь.

В эти несколько коротких последних месяцев я так и не узнала, что можно ощутить такую радость и испытать такую боль. Но это жизнь. И чтобы разбить раковину, созданную моими родителями, и вырваться из нее, нужно быть чем-то покрепче заботливо сделанной бумажной куклы.

Любовь – не пробежка по открытому и ровному лугу, но подъем на высочайшую гору, когда приходится ломать ногти и обдирать пальцы и когда, достигнув вершины, видишь, что это еще не конец, а начало, и что спуск к следующей горе долог и труден.

Но даже с учетом того, что ждет меня за этой дверью, оно того стоит. Любовь того стоит, пусть в пути ты и теряешь кусочек сердца.

Я поворачиваю ручку, открываю дверь, и наши взгляды встречаются. В его глазах слезы, но по лицу они не стекают. Держится стоически, но при этом излучает боль. Он наполовину сидит, прислонившись спиной к стене, и на коленях у него одеяло, а на одеяле комочек шерсти. Я смотрю на ногу – она перевязана и испачкана кровью. И вообще, он весь в крови и побитый.

– Боже мой, Дрикс.

– Не я, он, – шепчет Дрикс. – Я буду жить.

Келлен проскальзывает мимо меня, и дверь со щелчком закрывается. Вместе с ней как будто уходит все тепло. Я опускаюсь на колени и осторожно трогаю голову Тора. Щенок медленно открывает глаза и, увидев меня, высовывает красный язычок.

– Ему больно?

– Нет. – Голос у Дрикса хриплый. – Ему дали что-то, и ветеринар говорит, что он ничего не чувствует.

К горлу подступает комок, а по щеке, как я ни стараюсь держаться, сползает слеза.

– Почему его не могут спасти?

– Первую пулю он еще мог бы пережить, но после второй шансов не было. Когда прибыла полиция, они потребовали, чтобы Джереми опустился на колени. Я отпустил его, а он выстрелил в Тора. – Дрикс бьет затылком в стену, словно это каким-то образом смягчит боль. – Мне так жаль, что я не смог защитить его. Так жаль…

Вытираю глаза, но еще одна слезинка все равно скатывается.

– Ты не виноват. Ни в чем не виноват. – Тор наклоняет голову, и я чешу его за ушами. – Должно же быть что-то…

Дрикс только качает головой. Я наклоняюсь и целую Тора.

– Мне так жаль, что мы не можем сделать больше.