Порода. The breed - страница 13
Кареев Сергей Сергеевич вполне прав, когда говорит, что для удара и приема матерого требуются крутые, сильные псовые борзые, а маленькие, как бы злобны ни были, не годятся...
Как сам я лежу теперь в постеле, так лежит и наш серый голубчик в волчатнике, не встает и не ест. Конечно, весной, по примеру прежних лет, выпущу его на свободу вместе с переярком-волчицей и его сыном: пусть гуляют на воле и вспоминают добром!
Ты знаешь, что я никогда не режу волков - только по необходимости. Не верю, чтоб в нашей местности был вред от серых друзей: бывало их много и в прежние годы, да вреда особого они не делали! Скоро волки совсем переведутся, и теперь уж их у нас почти нет.
Приходится мне ездить за ними далеко в отъезжее поле, ловить, выдерживать зиму и выпускать на весну, но они всегда куда-то пропадают, несмотря на громадные наши леса.
Стаю свою гончих, смычков десять, отправил на выставку, а самому поехать не удалось.
Надеюсь, дорогой мой Михаил Васильевич, полевать с тобою следующей зимой.
P.S. Теперь я пока слаб, но к тяге, Бог даст, окрепну. Бери ты свой Лепаж, шотландца Гарсона, жену, а я возьму свою Аннету, с ружьем Новотного, специально для нее заказанным, 22-го калибра, и желто-пегую Долли -старушку.
Всегда твой - Василий Дурново”.
- Что за жизнь, - думал, читая, Осип Петрович, - какие вехи: с начала весны - стрельба: тяга[40], ружейная охота с легавыми, потом кратковременное полевание с гончими и борзыми, во время дневок - опять стрельба. Далее хозяйственные заботы - перерыв до осени, псовая охота отдыхает.
Но скоро, скоро наступает главная пора - урожай собран, звезды на черном, холодном сентябрьском небе, низко над голыми стернистыми полями - и - свобода: осенняя охота с борзыми: заяц и красный зверь[41], по утрам туман... отцвели уж давно хризантемы в саду... тут и зима - это травля волков из саней. А там и снова тяга. Вот бы и мне так. Что ж не могу? А не попробовать ли? Ведь и сейчас уговаривает Михаил: поедем.
- Хочешь, - говорил тем временем Михаил, - и не один. Правда, баб у нас в отъезжее поле редко берут. Это англичане все с бабами скачут. Ну, так у них и охота другая: одну лису затравят - и по домам. А у нас не то... - кузен задумался, но тут же взглянул мечтательно, бодро и страстно, стал рассказывать о главной охоте - старинном осеннем отъезжем поле:
- Раньше так и вовсе: отъезды по месяцу, далее ста верст, даже в пограничные губернии. Лошадей всякого рода, своих и гостинных, более эскадрона. Квартиры для отдыха охотников вперед заготавливали. Езда прерывалась только морозами... Так коли отъезд удачен, потешен и весел, то и товарищи из соседних губерний примыкали. Полевали недели по три, четыре и более... Цыгане, право слово. Кочевники. Кочевая, степная кровь! Куда эта кочующая жизнь сладка была в молодости! О доме, о делах никто, бывало, и не вспоминал, - загоревал кузен, припомнив нынешние хлопоты, долги и неустройства. - Женатые как будто забывали свои семейства... Охота бывала барская: костюмы, доезжачие[42], донские лошади, два аккорда подстроенных рогов. Страсть кипела от барина до последнего выжлятника[43]! И езда была благородная - опушников[44] никто не терпел, излишней скачки тоже... После сытного обеда - споры, выводили и смотрели собак, а потом - рассказы, вино и карты.
Теперь, брат, не то. Да что там... Еще Киреевский Николай Васильевич замечательно сказал - Господи, уж полвека назад! - дай Бог памяти... А, вот: «Много подвинулась вперед наша Русь. Соотечественники наши успели во всех возможных отраслях наук, художеств и прочем, но науку от души веселиться они не постигли, науку эту унесли с собой в могилу наши деды... Сердца стали не нежнее, семейная жизнь не привлекательнее, охотничье сердце бьется в груди все по-прежнему ,а между тем все не то, что было»! Все не то, что было, нет, не то! - Михаил замолк.
Осип Петрович досадливо поморщился:
- Ну что ж, mon cher, не все же вечно. Отгуляли, пора и честь знать! Делом надо, наконец, заняться! Жаль, вовремя не поняли...
- Делом? - вскинулся Мишка, - Ну да, я так и знал, что ты это именно скажешь! Слышал уж сколько раз! Да, люди мы теперь деловые, современные, образованные, не то чтобы веселиться, - даже есть и спать спокойно не можем, все хотим дело сделать... Способствовать прогрессу общества! А где оно? Хочет ли этого прогресса? Война, разврат и распад. Чему ж способствовать? Ты с княгиней Тенишевой знаком давно, мужа ее знал по делам института его в Петрограде. Какие страшные деньги отданы, сколько сил и времени отдано - им на институт, ею - и на музей, и на мастерские, и на искусства, и на школу в усадьбе. Ну, скажи: что? Как общество оценило? Нет, ты скажи, ты ответь, сам лучше меня знаешь - ведь в министерстве помогал им всегда чем мог...
- Да, Миша, это все, кажется, и правда впустую. Да, колоссальные средства протрачены на институт... Большей частью они, как всегда у нас бывает, разграблены, частью же пошли в поддержку состоятельным ученикам. Они и без таких пожертвований могли получить образование. Это, вероятно, почти напрасно. Хотя…
- А школа эта в ее Талашкине? Даже я слышал, как какие-то бродяги, якобы “революционеры”, понанялись к Тенишевой учителями, разложили, распропагандировали совсем учеников, так что она даже на выпускной акт не поехала. И какой был скандал. Кто-то из выпускников даже диплом свой публично порвал...
Осип Петрович склонил голову - седина была почти незаметна в его волосах, очень светлых, только из золотых сделала их серебристо-льняными, - отложил письмо, посмотрел на брата...
Глядя на его руку, голову, лицо, Михаил подумал: как же редких людей красит возраст! Что ж, что васильково-синий цвет этих знакомых, любимых глаз стал неярким, как северное небо... Васильки тоже выцветают под летним солнцем. Да, это красота увядания - но особая, немногим дарованная красота!
