Порода. The breed - страница 6

- А что у нас есть?

- Водки у нас нет, вот что, - сказал вдруг Андрей. Я взглянула на него. Он тоже смотрел на меня, и как-то по-новому.

- Ну, Сиверков, я от тебя не ожидал! Водки захотел! Эка... - по Валериному скуластому лицу промелькнула тень, узковатые рыжие глаза потемнели и еще сузились. - А на что пить будем?

- Я куплю.

Дверь хлопнула. Валера еще прочнее утвердился в кресле, закурил, взял в руки пепельницу. Не отводя от нее глаз, снова поставил на стол и стал молча постукивать моей любимой бабушкиной “попельничкой” по столешнице. Так прошло несколько минут. Я решила, что ни за что не заговорю первой - пристально смотрела на белый лист со словами “Группа русских ученых” и злилась - вспоминала, как мне было обидно накануне, когда садист(так я стала называть его про себя со вчерашнего дня) нарочно завлек Андрея бультерьером. Молчание казалось странным и становилось все более напряженным.

- Ты, Анна, это... Водки ему много не давай, - проворчал, наконец, Валера, по-прежнему глядя на пепельницу. - Мне он сегодня на дрессировке понадобится.

- Неужели? - еле выдохнула я, даже не пытаясь сдержать негодование. - Ты, оказывается, и по ночам кого-то дрессируешь? Кого, интересно? Жену?

- Жена у меня сама кого хочешь отдрессирует.

- Тогда зачем тебе так поздно Андрей понадобился? - не сдержалась я, выдавая себя полностью, но уже об этом не заботясь.

- А-а, думаешь, он тебе здесь больше пригодится? - не упустил своего гений гуманной дрессировки. - Понятно, понятно... Ну, смотри, дело твое, хозяин - барин. Только я его все равно заберу. Так что и не мечтай. - Валера расслабился, поднял голову, даже усмехнулся - кажется, снова почувствовал свою силу, вернувшись к привычной работе - управлять поведением, на этот раз моим.

Тут вернулся Андрей. Он был радостно оживлен, о чем можно было судить по восклицаниям типа: “А вот и мы!”, “Мороз-то какой!”, “Ну, сочинители, наливай!”, “Киси-мурыси!” и другим бессвязным фразам вроде тех, которые можно услышать, когда в компании появляется новый гость. Однако за столом Валера умело и быстро переключил его внимание с водки (и, конечно, с меня) - на дела. Текст объявления был вымучен полностью уже за первыми двумя рюмками, после чего Валера сразу же ввел новый для Андрея стимул (на человеческом языке - соблазн) - возможность пронаблюдать, как нужно корректировать поведение “неправильно социализированного” (говоря по-человечески, - злобного и опасного) пса:

- Помощь твоя нужна, ты ведь у нас поведенец дипломированный, а дело-то серьезное. Справимся с собакой - может, от хозяина (это слово было произнесено с большой буквы) землю получим под школу дрессировки. Ты у нас будешь лекции читать, а Анна с иностранцами разговаривать. Учеников возьмем... И назовем: “Колледж дрессировки Валерия Вурлакова”. Денег будем зашибать... Пошли, Сиверков, под лежачий камень вода не течет.

- Труба зовет, - радостно согласился Андрей, и оба устремились к выходу. Я снова осталась одна и подошла к окну, чтобы увидеть, как в морозной мгле растворяются две тени - одна, коренастая, удалялась чуть враскачку, другая, более субтильная, жалась к ней. На кухонном столе листок с объявлением сиротливо белел рядом с почти полной бутылкой водки.

На следующий день, преодолевая отвращение, я взяла листок со стола, перевела на английский язык текст, ставший для меня символом рухнувших надежд, и послала в “Dog World”, искренне надеясь, что далее ничего не последует. Мне было все равно - что бросить письмо в почтовый ящик на Плющихе, что отправить его с Бородинского моста в темную воду, разделявшую надвое панцырь льда на Москве реке. К тому времени я слишком устала и бороться с Валерой, и любить человека, которому я была совсем не нужна.

Уже в феврале на мой адрес пришло письмо из Англии. В конверте была открытка с чудесной головкой борзой - знаменитой английской чемпионки, происходящей от першинских собак, подаренных королеве Александре последним русским императором. Мне сразу понравилась кличка - “Лимонная Водка”. Наши борзятники никогда не были столь откровенны. Обратный адрес был весьма необычен по форме - напрасно я искала название улицы и дома. Там значилось только: “ Англия. Близ Ньюмаркета. Стрэдхолл Мэнор”. А имя владелицы, как легко догадаться, было Мэй - Мэй Макинрей.

Через несколько дней я получила телеграмму, что Мэй приезжает, остановится на сутки в гостинице “Космос” и оттуда позвонит.

Спустя неделю Валера и Андрей пришли с утра “поработать над книгой”. Чтобы “раскачаться”, решили выпить чаю. Тут и раздался телефонный звонок, и радостный голос, живой, даже какой-то сверкающий, пропел, как весенняя птица, что в “Космосе” нас ждут, встретят у входа, а узнать Мэй мы сможем по номеру газеты, которую она будет держать в руках. Как вы думаете, какой? Конечно, “Dog World”! Тогда и состоялась поездка к Тарику.

С тех пор прошло почти два года. Мы с Мэй писали друг другу все чаще и чаще. Наверное, потому, что это время не было легким для нас обеих - каждой выпали свои испытания, свои горести, а поделиться было больше не с кем. У нее заболел и долго умирал муж, веселый шотландский горец. Она познакомилась с ним еще совсем молодой, во время путешествия по Северному морю вокруг Гебридских островов. На корабле Дункан Макинрей служил матросом. “Я сразу сказала себе: мне нужен этот мужчина, - писала она, - и я его получила! Он так чудесно пел шотландские песни, и в память о нем я назвала двух новых борзых щенков - Bonnie Prince Charlie и Sky Bird Song, Бонни и Скай”. Пока муж чувствовал себя еще не совсем плохо, Мэй возила его по всему свету, чтобы отвлечь от мыслей о болезни, и я вынимала из ящика открытки то из Дубаи, то с Галапагосских островов, то с острова Бали. Странно было читать их в Москве, глядя из окна вниз, на неподвижную реку.