Бабьи подлянки - страница 15
Знаете, где Жанка с ним познакомилась? В забегаловке. Это раньше пословица была: ищи мужа не в хороводе, а на огороде. Нынче актуально звучит: ищи мужа в забегаловке.
У него по жизни навалились проблемы, шёл грустный с работы. Решил разок в жизни спуститься в массы, то бишь в подвал забегаловки, и парой рюмочек это дело залить. А Жанка живое разливное пиво брала, волосы вместо шампуня мыть.
Перебросились словом-другим, он её пригласил за столик. Выпили вместе, перекурили это дело, она его выслушала, пожалела, утешила. А для мужика первое дело: чтобы жена была свой парень в доску.
Он своей бывшей квартиру оставил, сам переселился в этот загородный дом, где мы сейчас тусуемся. С Жанкой живут душа в душу. По субботам сядут рядком, опрокинут по рюмашке. Закусочка культурная, разговоры за жизнь, то-сё, потом постелька.
Мы гуляем на Жанкином, четвёртом по счёту, девичнике. Девичник — единственное место, где можно на один вечер перестать быть матерями почтенных семейств, примерными супругами или благонравными (как я) старыми девами. И не просто можно, а нужно оттянуться по полной: жанр вечеринки обязывает.
Устраивать на столе танцы живота, совать стриптизёру в трусы сотенки, рассказывать анекдоты, сыпать скабрёзными шутками, и прочие безобразия. Потому что в это время жених с друзьями на мальчишнике тоже не на пяльцах крестиком вышивает.
Однажды начальница подсунула мне зачитанный до дыр бестселлер: роман супермодного зарубежного писателя. Там герои на протяжении всего романа не вылезают из постели и пьют виски с апельсиновым соком, с ломтиками лимона и кубиками льда (чем автор, видимо, хотел сразить наповал русского читателя, в глаза не видевшего экзотических фруктов лимонов и апельсинов).
Главный герой, естессно, половой гигант и секс-машина. А его женщины, попав в постель, стремились немедленно (вы сейчас не кушаете?) — носки с него долой, и — вылизать у него пальцы на ногах! Вы не ослышались: пальцы на ногах. Вот все его многочисленные продвинутые женщины об этом мечтали — только оттаскивай, — ну прямо рвались обсосать пальцы и, особо настаивал автор, между пальцев, с козявками этими между ними… Бр-р!
А ещё они… Вы точно не кушаете? Ну, не буду, не буду, пощажу ваш ЖКТ и рвотный рефлекс. Скажу только, что книжка не для средних убогих умишек — каковой факт и усиленно подчёркивается писателем на протяжении всего романа.
В общем, он не только заработал их щедрую европейскую премию, но ещё и кайф получил, безнаказанно изваляв читателей в своих тайных грязных фантазиях. А кто не понял, тот сам дурак и отсталый, дремучий дикарь.
А Жанка тоже прочитала и задумчиво говорит: «В этом что-то есть». Ну, то, что в каждом мужчине живёт тайный эротоман (читай: извращенец) — кто бы сомневался. А начальница мне говорит: «Если от Жанны взять сексапильность, а от тебя — здравый смысл — была бы золотая середина».
Объявляется конкурс, победительнице сладкий приз и бутылка испанского вина. Нужно припомнить из своей жизни необычные знакомства с мужчинами. Может быть, романтичные. Может, сексуальные. Может, глупые и смешные.
— Сексуальные, — с готовностью вызывается Жанка. Кто бы сомневался. — Ехала я в поезде дальнего следования. До конечной станции пять дней, так что мы с пассажирами в купе прямо сроднились. Среди попутчиков был молоденький офицерик, с которым мы сначала переглядывались, потом перемигивались, а после принялись писать записки. Ещё в купе был пожилой военный, который с завистью на нас посматривал.
Со мной ехала старшая сестра — ей мама настрого велела с меня глаз не спускать, потому что я была домашней девочкой и впервые вырвалась из-под опеки родителей. Сестра быстро пресекла наши переглядывания и улыбочки, и в коридоре сделала мне строгое внушение.
А записки — что ж записки, эпистолярный жанр. Можно сказать, оттачивание стиля, орфографии и пунктуации. Подготовка к вступительным экзаменам в гуманитарный вуз на следующий год, потому что в этом я недобрала баллов.
Слово за слово, мы с офицериком осмелели и добрались до таких захватывающих дух высот и фривольных откровений, просто боже ж мой. То, что я сдерживала в мыслях в школе, а он в училище — всё выплеснулось на бумагу: сначала робким ручейком, потом водопадом. Тут господа Ватьсьяна, Захер-Мазоха и маркиз де Сад, вместе взятые, отдыхают.
Сестра заподозрила неладное, когда заметила, что бедный офицерик вспотел, тяжело дышит, и у него подозрительно горят уши и трясутся руки, которыми он передаёт мне записки. А я — тихоня и мамина дочка — не поднимаю глазок, чтобы не выдать их порочного блеска.
В какой-то момент она вероломно перехватила записку особенно разнузданного содержания, на пике, так сказать, буйства фантазий. Но прочитать не успела: я бросилась записку отнимать.
Как пишут Ильф и Петров, победила молодость. И ужас при мысли о том, что сестра прочитает записку. При её характере это равнялось воплю: «SOS!», экстренному торможению поезда, немедленному разворачиванию его обратно в западном направлении и экстрадиции меня в лоно семьи под неусыпный родительский контроль.
Потому что содержание записки, повторяю, было ужасным. Ужасно, запретно, преступно восхитительным! Да ещё в офицерике проснулся дар живописца, и он начал подкреплять написанное художественными рисунками.
Я мышкой выскользнула в коридор, сестра за мной, офицерик за сестрой. Вслед нам изумлённо качал головой пожилой военный. В узком коридоре начался волейбол, с криками: «Всё маме расскажу!», писком, визгом и сатанинским хохотом. Вместо мячика над головами летал шарик из записки.
