Бабьи подлянки - страница 16
Я метнулась и заперлась в туалете, что было ложным отвлекающим манёвром, сестра за мной. А офицерик быстро запихнул записку в рот и проглотил.
— А дальше?
— Ничего дальше. Офицерик вышел на своей станции. И своими подпирающими фуражку ушами, похожими на лампы для проявки фотоплёнки, освещал тёмный перрон долго… Пока не скрылся. Остаток пути я сидела под домашним, вернее, купейным арестом и даже в туалет ходила под конвоем.
— Жанн, о чём вы всё же переписывались? Сестре нельзя, а нам-то можно. Столько лет прошло.
— Нет, нет, и не просите. Я до сих пор краснею. Сама себе поражаюсь: девчонка, школьница, тихоня, откуда взялось.
Да уж… Если раскованная и рискованная Жанка до сих пор краснеет… Заинтриговала всех, а сама молчок. Ломай теперь голову. Так нечестно. Фигушки тебе, а не сладкий приз.
Вот мне скрывать нечего. У меня тоже был случай в поезде, только вагон был плацкартным, а случай, в отличие от Жанкиного, — чистым и целомудренным. На очередной остановке в мой отсек вошёл парень. Оба сидели, смотрели в окно на мелькающие пейзажи, молчали.
Парень спросил, как меня зовут — думаю, не потому что хотел познакомиться, а так… Существует стереотип: парень должен приставать к девушке, если даже ехать вместе каких-то полчаса. А иначе это не парень, а тряпка, кисляй и соплежуй.
Я пожала плечами и отмолчалась. Я уже тогда была практичная: зачем знакомиться, если через полчаса выходить? А ему, видно, уже не хотелось на попятную:
— Ответьте, прекрасная незнакомка: почему девушки не хотят со мной знакомиться?
Я развела руками: «Мол, откуда знаю?» — и снова молчок. А он:
— Мне очень, — говорит, — ваш голос услышать хочется. Уверен, он у вас приятный и мелодичный.
Тут не знаю, что на меня нашло. Вырвала лист из блокнота и написала: «Я не могу говорить».
— Так вы глухонемая?! — воскликнул он. Я снисходительно и загадочно улыбнулась, как Надя Шевелёва из «Иронии судьбы»: какие всё-таки мужчины непроходимые тупицы — и написала: «Я немая, но не глухая: я же вас слышу! Но вы правы: слышать мне осталось немного. Я постепенно утрачиваю слух».
— Вы шутите? Нет, точно?!
«Увы», — печально пожала я плечами. Скольких сил мне стоило не фыркнуть и не расхохотаться.
— А если операция?! Может, можно ещё что-то сделать?
«Поздно!» — безжалостно черкнула я в блокноте. Он сверлил меня глазами, просто съесть был готов.
— Меня зовут Альберт. А вас?
— Нина, — чуть было не раскололась я. Спохватилась и написала: «Маруся». Играть, так до конца. Написала, что люблю читать книги и смотреть телевизор, что учусь на массажистку — в доказательство сделала ему любительский массаж воротниковой зоны. Что в настоящее время изучаю сурдоперевод: язык жестов. Альберт не сводил с меня глаз и периодически в отчаянии восклицал:
— Ну, неужели, неужели ничего нельзя сделать?! Может, за границей делают операции?
Я грустно качала головой: «Нет. Нет. Нет».
— Маруся, дайте свой адрес, — взмолился он. — Я вам буду писать.
Я крупно вывела на блокнотном листке: «Не хочу портить никому жизнь. Зачем вам девушка-калека?». Хотя, сейчас понимаю, по аналогии с мужем-капитаном дальнего плавания, глухонемая жена — это просто идеальный вариант и предел мечтаний любого мужчины.
После моего ответа Альберт совсем потерял голову и, благо соседей в отсеке не было, даже становился на одно колено, умоляя оставить адрес. Выходя на своей остановке, как полагается герою жанра, пригрозил:
— Всё равно я тебя найду. Не так много в стране красивых немых девушек по имени Маруся. Так что жди в гости, Русалочка!
Я в ответ красноречиво коснулась пальцем своих губ, а потом его. Как бы передала прощальный поцелуй.
После того глупого, совершенно необъяснимого, бессмысленного розыгрыша много воды утекло. И когда мне становилось плохо и одиноко, я думала: «Зато у меня есть Альберт». Не то чтобы я верила, что он до сих пор ищет меня и весь истаял, иссох от тоски — такое только в книжках бывает.
Женился, небось, отрастил брюшко, обзавёлся плешью, оброс детьми и внуками. Но ведь были же, наверняка были моменты, когда он сравнивал располневшую сварливую жену — не в её пользу — с милой молчуньей Марусей с русалочьими глазами, которую навсегда унёс поезд в дали туманные… Разве плохо быть чьей-то мечтой?
И хотя меня смешат газетные объявления, типа: «Откликнитесь, молодой человек, с которым мы вместе стояли в очереди за бананами в 1974 году, и вы мне улыбнулись, а на мне было синяя кофточка» — так вот, меня саму иногда до сих пор подмывает крикнуть на всю страну: «Альберт, вы меня помните? Я вас — да!»
Все погрустнели, слушая меня. Каждая в своей жизни кратковременно была Русалочкой, и у каждой в жизни был такой принц Альберт, растаявший, унёсший с собой чистые мгновения, мечты, мечты, где ваша сладость…
— Сейчас я вас живо развеселю, — обещает бухгалтерша МарьСемённа. — Сменю тональность. Слушайте. Не далее как позавчера иду, значит, я, среднестатистическая тётка предпенсионного возраста, с авоськой в одной руке и папкой с бумагами в другой. Еле ноги волку после сдачи квартального отчёта.
Ну, иду и иду, и вдруг — пукнула! Живой же человек, с кем не бывает («С нами не бывает! Не валите с больной головы на здоровую, МарьСемённа!»). Малоподвижный образ жизни, нездоровая сидячая работа. Опять же супчики эти, котлетки вчерашние, разогретые в микроволновке. Да вы, девки, своими бесконечными перекусами, сухомятками, чаепитиями с тортиками в грех вводите…
Выпустила злого духа — можно сказать, довольно громко, переливчато, с руладами — ну вы знаете, как бывает при ходьбе: «Тр-р-пр-р-тыр-тыр-тыр». («Не знаем!» — дружно отрекаемся мы. Мы не такие, мы вообще какаем фиалками и писаем лимонадом!). В общем и целом, такой получился звонкий, жизнерадостный и где-то даже вызывающий пук.
