Топот балерин - страница 12

Но почему, почему же
Только лесной подснежник
Тих, и прозрачен, и нежен
В талых сугробах вешних?
С грустным стеклянным звоном
С милой ушёл поляны…
И, для Прекрасной самой,
Я поднесу его Даме.

* * *

О чём могут переписываться две одинокие души? О любви, которая, как известно, не бывает без грусти. Грусть в том, что Алёне и Рафаэлю никогда не суждено встретиться. Раз-вир-ту-а-ли-зо-вать-ся! Они так решили.

У Алёны богатый, страшно ревнивый амант, горячих кавказских кровей. Хозяин. Боялась не за себя — он на неё не надышится, пальчиком не тронет. За Рафаэля. Узнает — из мальчишки отбивную сделает.

Хозяин задаривает Алёну с ног до головы. Преподнёс уютную квартирку в спальном районе.

К каждому празднику — розы. Либо вденет букет в золотой браслетик. Либо запутает в лепестках цепочку с кулоном. А то возьмёт и на один из стеблей наденет кольцо с бриллиантом — перебирай, ищи. Затейник!

Да, да. Алёна — любовница, содержанка, куртизанка, наложница — называйте, как хотите. Плачьте и рвите на себе сожжённые дешёвой краской волосёнки, неудачницы со штампом в паспорте!

Рафа — бедный студент, поэт. После работы колесит по городу на велосипеде, развозит курьерскую почту. Нужно содержать семью. У него молодая сумасшедшая жена (сдуру расписались на первом курсе).

Сумасшедшая в прямом смысле: с малых лет состояла на учёте у районного психиатра. Скрыла от молодожёна сей прискорбный факт.

Развестись, бросить, соединиться с Алёной? Но он на алтаре дал клятву: «Ни в бедности, ни в богатстве… Ни в болезни, ни в здравии…».

* * *

О чём ворковала влюблённая парочка? Проговаривали весь день: как прошёл, что случилось. Рафаэль потихоньку оттаивал. Просил отпустить его на все четыре стороны:

Хороший мой друг! Не грусти.
Но я не могу без людей.
Я к ним возвращаюсь. Прости.
Иду я по воле своей.
И я недостоин любви.
И ты обо мне не жалей.
Ты только одно пойми:
Что я не могу без людей.

Однажды худая рука, в поисках утешения и тепла, по-мальчишески шкодливо скользнула в вырез мягкого халатика: в нежнейшую ложбинку между ещё более нежнейшими, шелковистыми припухлостями номер два… Виртуально, разумеется, виртуально! Но Алёна ужасно рассердилась на нахальное вторжение.

Целую неделю выдерживала ледяное молчание. А потом помирились. И она уже сама с нетерпением ждала свидания в обеденный час, с половины первого до четверти второго.

Утром у Рафаэля были пары в универе. После обеда бежал в читалку — единственное время и место, где они могли общаться ровно час, не будучи застигнутыми: он — чокнутой женой, она — ревнивым любовником.

Потом мальчишка отцеплял от заборчика велосипед и мчался, окрылённый, за пакетами и всякой рекламной глянцевой лабудой.

* * *

…Алёна, помедлив, расстёгивала халатик. Рафаэль с величайшим благоговением обцеловывал тёплую атласную шейку, жадно приникал губами, будто пил из ямочки между ключицами.

Задыхаясь, запускал руки под тёплые гладкие подмышки. За спиной нащупывал застёжку. Но не торопил события: ладони возвращались, ныряли в эластичные чашечки.

У Алёны самые эрогенные точки — соски.

— Пожалуйста, ещё… Не останавливайся.

— Не торопись, милая. Какая у тебя кожа… Ты ванну из молоке с мёдом принимаешь?

Губы захватывали, зубы покусывали, язык изучал на вкус всё, что попадалось на пути вниз.

— Моя шёлковая! Какая ты ароматная! Твой мраморный животик! Благоуханные бёдра…

В общем, читайте «Суламифь».

Алёна закрывала глаза. Слабо постанывая, начинала ритмично покачиваться, как всадник на коне: сначала медленно, потом быстрее, потом бешено…

Нежные белые руки
Треплют за холку коня.
«Эй вы, ленивые слуги,
В путь проводите меня!
Туже стяните подпруги.
Письма — немедленно сжечь!»
Тонкие нежные руки
В ножны задвинули меч.
Шлем на кудрях золотистых.
Плечи закованы в бронь.
Глазом косит кровянистым,
Топчется взмыленный конь.
Маленький доблестный рыцарь,
С нежной лазурью в глазах,
Годы и месяцы мчится.
Конь уж едва на ногах
Держится в бешеной скачке.
Но, будто дал он зарок,
Крепче сжимает уздечку
Маленький храбрый седок…

Ах, она готова была месяцы и годы не слезать с поджарого, мускулистого, неутомимого молодого жеребца.

Хватит с неё изматывающего, изнуряющего, грязного секса с Хозяином, по шесть часов. Сколько, сколько?! По шесть, с перерывами!

Ей хочется нежности, долгих прелюдий, детских шалостей, бесстыдной игры. Хочется восхищения, чудных вкрадчивых слов, шёпота на ушко:

Ты — коварная и простодушная,
Ты и добрая, ты и злая.
Задушевная и бездушная,
Ты мне нравишься — пусть такая!

* * *

Тем временем щель между шторами постепенно меняла цвет. Она бледнела, лиловела, голубела, белела, розовела и, наконец, становилась золотистой. День будет солнечный!

Алёна скинула одеяло. Не вставая, поболтала, потрясла ногами в воздухе, сделала «крестик» и «велосипед». Задрала их к потолку и, кряхтя, принялась натягивать антиварикозные чулки.

С кровати соскочил толстый, ленивый кот, по кличке Хозяин. Мяукнул, требуя завтрака. Обожди, небось, не помрёшь.

Чулки плохо натягивались даже по специальному шёлковому носочку-вкладышу, который идёт в медицинском комплекте.

Толстые, распухшие, бледные, будто вываренные колени. Под кожей там и сям уродливые, вспученные комки вен. Общий цвет ног: будто обмакнули в чернила, и те разлились по ногам ручейками. Розовеет россыпь нежных сосудистых звёздочек.