История любви одного парня - страница 26
вперед, его глаза полны того дразнящего сияния. – И пил колу.
В голове путаница: не могу вычислить. Какую эмоцию пустить в кровоток? Любовь или
замешательство? Ради всего святого, это же Себастиан со своим самым непослушным
поступком.
Он качает головой из– за меня, и в это мгновение, я понимаю, что наивный здесь только я.
Когда он откидывается обратно на спинку стула и смеется, мне конец. Полностью
уничтожен.
Я не могу его читать. Я не могу понять его.
Понятия не имею, о чем он думает и смеется надо мной или из лучших намерений, но
никогда прежде я не хотел так неистово наклониться вперед и приложиться губами к чьей– то шее,
умоляя его захотеть меня.
Глава 7.
Я возвращаюсь домой все еще будто в каком– то тумане, едва осознавая, что было после
ланча. Все занятия, как в тумане. Я помогал Отэм с домашкой по мат анализу допоздна, но не
уверен, что был очень полезным – или, что в итоге ее ответы будут правильными.
Я проигрывал свой разговор с Себастианом снова и снова, и каждый раз задавался
вопросом – выглядел ли он настолько счастливым от встречи со мной, как мне казалось. Мы
флиртовали…мне кажется? Сама мысль, что хороший, прилежный Себастиан сбегает из школы
ради того, что, как я подозреваю, было простым восторгом от возможности заняться, чем он не
должен был, – все это вызывает серьезные неисправности в моей голове.
Я так же пытаюсь бороться с мыслью, что Себастиан уедет на следующей неделе. Мне
всегда нравилась школа, но его присутствие на Семинаре – единственное от чего этот последний
семестр в старших классах кажется сносным.
До меня только доходит, и я нащупываю свой телефон.
«Я могу писать тебе, пока тебя не будет?»
Я жалею о том, что отправил это в ту же секунду, но если сейчас разобраться, что я теряю?
Слава богу, он не дает мне накрутить себя еще больше, и экран телефона загорается.
«Я буду работать с редактором и еще не знаю своего точного расписания, но постараюсь
ответить».
Я выбираюсь из машины и захлопываю дверь, все еще улыбаясь в свой телефон, когда
вваливаюсь на кухню. Мама стоит у раковины, уже в своей яркой, радужной пижаме, и моет
посуду.
– Привет, милый.
– Привет, – отвечаю я, убирая телефон, и выскальзываю из куртки. Я отвлечен и пытаюсь
дважды повесить ее. – Ты рано сегодня.
– Скажем просто, что мне нужен бокал вина, – произносит она, закрывая дверцу
посудомоечной машинки. Она показывает пальцем на холодильник. – Оставила тебе порцию там.
Благодарю ее поцелуем в щеку, проходя через всю кухню. Не сказать, что я слишком
голоден – воспоминаний о ланче с Себастианом достаточно, чтобы отправить мой желудок снова
на территорию американских горок – но если я не поем, то просто исчезну в своей комнате, где
одержимо буду перечитывать сообщения и возможно ступлю на менее здоровую территорию. Что
– будем честны – все равно произойдет.
На тарелке замотанной целлофановой пленкой приклеена записка: «ТЫ МОЯ ГОРДОСТЬ
И РАДОСТЬ». Я снимаю ее и улыбаюсь, хотя могу сказать, что сам не свой и слишком широко
распахиваю глаза.
Мама наблюдает за мной с другой стороны кухонного островка.
– Ты выглядишь немного… взвинченным. Ты в порядке?
– Да, в полном, – тяжесть ее внимания преследует меня, пока я разогреваю еду и наливаю
себе попить. – Что произошло на работе?
Она обходит островок, прислоняясь к нему, как будто собирается ответить. Но телефон
вибрирует в моем кармане. Как обычно в это время приходит сообщение от Отэм.
Но есть еще сообщение от Себастиана.
«Кстати, спасибо за ланч»
«У меня был не самый лучший день, и ты его изменил».
«Спокойной ночи, Таннер»
Вагончик на американских горках в моем желудке достигает самого высокого холма и
зависает на краю.
– Таннер? – мама стягивает волосы в хвостик, скрепляя его резинкой со своего запястья.
Отрываю взгляд от экрана.
– Что?
Она кивает и наливает тот бокал необходимого вина, перед тем как указать мне, следовать
за ней.
– Продолжим.
Ой, черт. Я спрашивал ее об ее дне, а затем прекратил слушать. Оставив телефон на
столешнице, я следую за ней в гостиную.
На гигантском кресле в углу, мама подгибает под себя ноги, наблюдая за тем, как сажусь я.
– Ты же знаешь, что я люблю тебя.
Я внутренне содрогаюсь.
– Знаю, мам.
– И я так горжусь человеком, которым ты стал, что меня чуть ли не разрывает.
Киваю. Я везунчик. Я знаю, кто я. Но бывают такие моменты, когда выражение
восхищения становятся…излишним.
Она наклоняется вперед, используя свой мягкий голос.
– Я только переживаю за тебя, милый.
– Прости, что не слушал, о чем ты говорила про работу.
– Я не об этом.
Я уже понимаю.
– Мам, Себастиан – мормон, а не социопат.
Мама насмешливо выгибает бровь, как будто собирается отпустить шуточку, но не делает
этого. И от нахлынувшего безумного облегчения, я рад, что она не сделала этого. Его защита
нарастает жаром в моей груди.
– Но между вами все по– прежнему платонически, или…?
Я начинаю волноваться. Наша семья обсуждает все, но я не могу перестать думать об их
лицах в тот вечер за ужином, и осознавать, что у них довольно специфическое представление о
парне, с которым я однажды сойдусь: с кем– то, таким же, как мы.
– А что если у меня к нему больше, чем просто платонические чувства?
