Перерыв на жизнь - страница 108
от эмоциональной слабости. Тогда его сиплое и тяжелое «я тебя люблю» подействовало лучше обезболивающего. И их
девочка, которую она взяла на руки, влила в нее новые силы. И все равно! Несмотря ни на что Рада чувствовала себя
самой счастливой на свете! Самой счастливой, самой любимой, самой желанной!
И сейчас она все это чувствует. Она — жена, она — мать, она о большем не может и мечтать.
— Нужно нагуляться, да, а то зима скоро…
— А что нам зима? Зимой поедем на Майорку. Там тепло, малявке хорошо будет. Подождем еще месяца два, пусть
окрепнет, а потом улетим.
— Да? — Рада оживляется. Они с Артёмом еще не осуждали этот вопрос. Не до того было.
— Майорка-а-а… — вздыхает Гергердт, — море-е-е…
— Никакого моря! — возмущается Рада, припоминая тот страшный прыжок с утеса.
Гергердт смеется:
— А мы с Юляхой пойдем купаться? Доча, пойдем же?
— Ага, с Юляхой они пойдут… — шутливо грозит жена и мечтательно вздыхает.
Майорка — восхитительное место. Она любит этот остров, любит их дом, там они зачали Юляшу.
— Ты рада? — спрашивает Артём с довольной улыбкой.
— Я рада, — кивает. — Я Рада! — кричит она и смеется, замечает, что люди смотрят на них. А ей плевать. — Я Рада
Гергердт!
Гергердт подхватывает ее смех:
— Я сразу понял, что одной шубой не отделаюсь.
— Угу, поэтому замахнулся на такой долгосрочный проект.
— Да, — смотрит на дочь, — вот он мой долгосрочный проект. Самое лучшее, что я сделал в этой жизни.
У самого эти слова вызывают волну тепла. Не зря говорят… Любовь действительно греет. Но не та пафосная,
воздыхательная и возвышенная, а обычная — приземленная. Земная любовь. Безбожно эгоистичная, когда, стараясь взять
для себя все, жадно вдыхаешь каждый день, каждое мгновение.
Эта любовь с четким ощущением, с ритмом, с болью, с простреленным сердцем. Она колючая, закаленная, требующая
ежедневных доказательств перед самим собой. Требующая каждый день маленького подвига — любить все плюсы и минусы
своей женщины. Жить ее чувствами, желаниями и мыслями как своими. Учиться вместе с ней чему-то новому, открывать для
себя недоступные ранее стороны жизни.
Недоступное. Новое. Потому что единственное, чему он за всю жизнь научился, это ненавидеть тех, кто ненавидит его. И при
этом всю жизнь он делал так, чтобы его не любили, сразу обвешиваясь ярлыками и цепляя себе на грудь вывеску «Я
ублюдок». Чтобы потом не разочаровываться, а получать ожидаемое. Получать то, что заслуживает.
Он и сейчас такой: не прощает людям злость, не распахивает душу, выискивая остатки добродетели в каждом мимо
проходящем человеке. Он не добр, не склонен к пониманию. Он никому не заглядывает в глаза, ища во взгляде отголоски
самого себя. Бьет наотмашь, вгоняет грубые слова иголками, вводя внутривенно инъекцию презрения.
Но ему дали ребенка от Рады. Его дочь — новая точка отсчета. Экватор. Возможность обнулиться. Начать все сначала.
Попытаться сделать в своей жизни хоть что-то правильное и нужное, наделить другим смыслом свои ощущения. Испытать
гордость, но не ту, с детства искореженную, изуродованную и вывернутую наизнанку, когда гордишься своими
нечеловеческими поступками, но при этом никогда — собой. Сейчас же, медленно проникаясь этим чувством без излишнего
самолюбования, он гордится собой, женой и своей крохой, которая своим рождением изменила их жизнь навсегда.
***
— ...Не говори, вот только, кажется, батоном в коляске валялась, а уже бегает и орет на весь дом. Ванька, это ты виноват.
Вот так и оставляй тебе ребенка, совсем мне дочь испортил. Еще неделя на Майорке, Юлька бы меня тут матом встретила.
— Ага, окончательно испортил, — смеется Шаурин. — Я во всем виноват. Исключительно я.
— А кто еще? У меня в семье все красиво и радужно. У меня самая вежливая и послушная в мире дочь, это ты с твоим
Доктором не знаю на каком языке с ней разговаривал. Ребенка не узнаю.
— А ну разойдитесь все! Разойдитесь! — кричит Юля. — Папа, встань на место! Скорей! Я сейчас побегу!
— Вань, малого убери, а то Юлька его снесет, — предупреждает Артём и отходит к окну.
Ваня подхватывает на руки сынишку, удобно устроившегося на ковре около журнального столика с явным намерением
вырвать пару страниц из Юлькиных книжек.
Девочка бежит к отцу, несется из холла через всю гостиную, прыгает к нему в объятья, взрывается звонким смехом, когда
Гера ловит ее и подбрасывает вверх.
— Еще! — выкрикивает она, захлебываясь от восторга.
— Да ты тяжелая уже.
— Да я же еще ма-а-а-ленькая!
— Ладно, последний раз.
— Не бойся, папа, я немного побегаю, — обещает она и бежит на исходную точку своей дистанции.
— Ага, немного, — усмехается Ваня, — мебель раздвигайте.
— А у нас все — «немного». Папа, я немного поела, я немного поспала, немного почитала. Любимое слово, видать. — На
вдохе снова подхватывает дочь. Смеется вместе с ней. — Пойдем-ка спросим у мамы, нас кормить сегодня собираются или
нет?
— Наверное, все-таки нет.
— Вот и у меня есть такие подозрения. — Садит дочь на плечи. Юлька обхватывает его шею, утыкаясь острым подбородком
в отцовскую макушку. — Проверим сейчас, что за безобразие такое.
На полпути их разворачивает звонок домофона.
— Это Дима пришел! И Катя! — радостно заявляет Юля. — Папа, давай им дверь откроем.
— Зачем? Пусть за дверью стоят, — отшучивается Гера, нажимая кнопку на видеодомофоне, впуская гостей сначала во
