Свет мой зеркальце, скажи… - страница 52

— Можно подумать, что у нас что-то так, Рома.

Он красноречиво поджал губы. Пальцы перестали рисовать узоры на моей коже, и принялись просто гладить.

— Тебе со мной плохо?

— Причём здесь ты?

Он мою ступню в ладонь взял, а я невольно дёрнула ногой, когда стало щекотно. Рома улыбнулся. Наклонился и прижался губами к моей коленке.

— Липа, ну не хмурься ты. Я всё сделаю.

Я голову на подушку откинула, а руки на груди сложила.

— Этого я и боюсь. Что ты сделаешь всё.

Ромка хмыкнул, подрастеряв игривость.

— Жалко её стало?

— А тебе её не жалко? Вот совсем?

— Нет.

Я посмотрела на него. И осудила:

— Рома, ещё недавно ты считал её своей женой. И убивался из-за её поступка.

Он глаза на меня вытаращил.

— Что я делал?

— А что, не так? Тебя обманули и бросили. И прекрати мне врать, что тебе всё равно, и ты благополучно обо всём позабыл.

Рома оставил мои ноги в покое, и даже спиной повернулся, отворачиваясь от меня. Правда, повалился назад, и руки за голову закинул, вытянулся рядом со мной.

— Ты права, я не забыл. Но, поверь, ты не хочешь знать, что я на самом деле думаю.

Я ногой его в живот пихнула, но он лишь рассмеялся. А я решила поделиться своей дельной мыслью.

— Она ведь может вернуться к этому смешному старичку-антиквару.

— Что, его бегающие глазки и на тебя впечатление произвели?

— Я не знаю, из-за чего именно они бегали. Скорее, он просто тебя испугался.

— Почему ты считаешь, что меня все боятся, Липа?

— Потому что ты всех намеренно пугаешь. И не спорь со мной. Пока мы здесь лежим, Лада может…

— Не может, Липа. Я может и страшный, но не дурак. Кстати, что-то мне подсказывает, что на этого святоликого антиквара можно не только твою сестрицу изловить, а ещё парочку интересных персонажей. Эх, иногда жалею, что из органов ушёл. И прекрати уже пинаться. — Рома снова мою ногу поймал и поставил себе на грудь, погладил. А я рассмеялась. Было немножко стыдно за то, что лежу здесь, в то время, когда надо решать насущные проблемы, и лежу, по сути, с мужем сестры (я сама немного запуталась, кто ему женой приходится, если честно). И Ромка не был подарком судьбы, воистину, но я не могла не признаться, по крайней мере, себе самой, что в те моменты, когда я готова была на него разозлиться, он иногда делал что-то такое, что заставляло меня улыбнуться. А это всегда удивительно. Такие мелочи людей и сближают. Но я не была уверена, что сближаться с ним стоит. Совершенно непонятно, к чему это приведёт.

Я перевернулась, запутавшись в лёгком одеяле, к Роме наклонилась, встретила весёлый взгляд, и всё-таки поцеловала этого хитреца. При этом мы смотрели друг другу в глаза, и я до последнего старательно сохраняла серьёзность. Потом всё-таки глаза прикрыла, когда он меня рукой обнял.

— Только попробуй меня ещё раз в магазин отправить, — проговорила я ему в губы и снова быстро поцеловала.

Он разулыбался. Головой качнул.

— Подумать только, святая женщина, не любит магазины.

— Я люблю, Рома. Но сейчас меня волнует другое. — Я отодвинулась от него, ноги с кровати спустила. — Пойдём к бассейну? Мы там ещё не были.

— Пойдём, — согласился он и успел схватить край одеяла. Держал крепко, и когда я поднялась, поняла, что он не отпустит. Глянула с лёгкой укоризной, потом свой край одеяла отпустила и пошла в ванную.

Вечер мы снова провели в компании Яна Ефимовича. Я подозревала, что это было неспроста, потому что стоило мне отвернуться, мужчины принимались переговариваться и без конца с кем-то говорили по телефону. Мне новостей с поля боя никто сообщать не торопился, считалось, что меня это интересовать не должно, и моё дело развлекаться. Точнее, дело мужчин меня развлекать. На этот раз ужинали мы не в тихом ресторанчике, в котором встретились в первый раз. Сегодня столик забронировали в просторном, шумном ресторане в курортной зоне. Столики по кругу, танцплощадка, громкая музыка и какой-то модный ди-джей в пирсинге и татуировках.

Он здорово зажигал публику, веселье шло по нарастающей. А за панорамными окнами море, яхты и заходящее солнце. Но посетители ресторана в окна смотрели мало, они развлекались, ели и подбадривали танцующих громкими выкриками. Официанты сбились с ног, разнося заказы, кстати, кормили весьма не дурно. Я попробовала салат с мудрёным названием, и пришла в восторг, да и рыба была приготовлена изумительно. Я пила вино, подпевала Полине Гагариной, и делала вид, что совсем не прислушиваюсь к негромкому разговору между Ромой и Яном Ефимовичем. Я и не слышала ничего из-за музыки, а они этим пользовались. Рома только время от времени придвигался ко мне, в глаза заглядывал, но его взгляд ничего не обещал и виноватым не был. Он искренне верил, что ставить меня в известность о происходящем не стоит. И, наверное, радовался тому, что я ответов не требую, пью дорогущее вино и слушаю музыку. А когда мы ненадолго остались одни за столом, поцеловал и рассмеялся, когда я пропела ему в губы слова песни.

— Дразнишь?

— Тебе ведь нравится. — На короткий поцелуй я ответила, но тут же отодвинулась. Как бы под благовидным предлогом, поправила воротник его рубашки.

— Воркуете? — Ян Ефимович за стол вернулся, и уставился на Рому с намёком. Я посмотрела на одного, потом на другого, и из-за стола поднялась.

— Я пошла танцевать, — сообщила я мужчинам. — А вы оба невозможные зануды. У меня весь вечер ощущение, что мы сцену со Штирлицем в кафе разыгрываем, и вы в гляделки играете.

Могли бы меня и не брать.

— Липа, красавица наша, куда же мы без вас, целый вечер! Это просто рабочие моменты. — Ян Ефимович проникновенно улыбался мне, но я лишь рукой на него махнула. И на него, и на его притворство.