Эффект бабочки - страница 89
— Хочу поговорить.
— А больше ничего не хочешь? А то могу устроить. Что ты ей скажешь?
— Не могу без нее.
— А она без тебя, видишь, может… — Андрею все же хотелось уколоть. Хоть немного, хоть чуть-чуть.
— Мы не виноваты, что вот так…
— Она не виновата. А ты был там. Вполне возможно, что не за рулем, но был.
— Был.
— Думаешь, простит?
— Не знаю.
— Мама точно не забудет. Она папу очень любила.
— Простите, — голова Имагина опустилась еще ниже. Он искренне раскаивался в том, что, сам толком не знал, совершил или нет. Хотел бы искупить, но как? Человека он не оживит, а деньги ему вернулись. Все, до копейки. Да и в просьбах простить не нуждались. Он ведь долго пытался извиниться, искупить еще тогда, семь лет тому.
— Знаешь, — Андрей допил, хлопнул по донышку банки, сминая ее, отправил в урну. — Я же тебе по морде дать должен. За отца. За сестру. За мать.
Имагин даже не пошевелился. Должен. И имеет полное право. А он и сопротивляться не станет. Если от этого полегчает хотя бы одному из тех, кто пострадал, так тому и быть.
— Но не буду я этого делать. Тебя уже и так жизнь побила. Но вместо того, чтоб тут ее сторожить… Езжай туда.
Глеб поднял недоверчивый взгляд.
— Чего смотришь? Это тебе не герпес выскочивший, сам не пройдет. Она там страдает, ты тут… Мама… Это одно. К ней даже не пытайся подойти, а Настя… Сам не верю, что говорю это, но прошлое иногда нужно оставлять в прошлом. Ради будущего.
Парень встал с лавки, отряхнулся, вновь набросил на голову капюшон.
— Спасибо…
— Сочтемся, — окинув Имагина еще одним суровым взглядом, он направился к подъезду.
Женщины — они слишком эмоциональны и кардинальны. Рубят сплеча, а потом рыдают. Что мама, что Настя. Андрею же казалось, что ничем хорошим это не закончится. Он не мог относиться к Имагину совсем уж непредвзято, но пытался поставить себя на место отца, будь он жив. И был уверен в одном — для него не было стремлений более значимых, чем счастье детей. Даже вот такое счастье.
Пусть поедет, пусть поговорят, пусть разберутся. Решат, что видеть друг друга не могут — лично они с мамой только вздохнут облегченно, решат, что наоборот — не могут не видеть, пусть пытаются. Лишь бы не прятались и не молчали. От этого только хуже — это ложные надежды и ожидания.
Когда Андрей вошел в квартиру, Натальи не было ни на кухне, ни в гостиной. А в Настиной комнате — приоткрыта дверь. Парень подошел к ней, заглянул внутрь.
Мама сидела на кровати сестры, прижимая к лицу любимого дочкиного мишку. Плечи мелко дрожали — она плакала. Им всем было тяжело, Андрей даже не сказал бы, кому хуже — матери или сестре. Но второй он помог не так давно, теперь должен был помочь и первой.
Парень вошел, стянул промокшую под дождем кофту, бросил на пол, сам присел рядом с мамой, положил руку на ее плечо, а потом позволил обнять себя, чтобы продолжить плакать, но уже делясь своими сомненьями с вполне живим родным человеком.
— Она же любит его, да?
— По-моему, да.
— И он ее?
— Да.
— И за что это им? И нам за что?
Андрей пожал плечами. Возможно, не за что, а для чего? Жизнь ведь чему-то учит. Знать бы еще, чему.
* * *
Настя сидела на лавке в парке, подтянув ноги к подбородку, обняла их, уткнулась лбом в колени. У бабушки ей было хорошо: здесь меньше людей, меньше вероятность того, что прозвенит дверной звонок, а на пороге — Глеб. Точнее такой вероятности вообще нет.
Но и в этой квартире иногда становилось душно.
Она чувствовала себя виноватой перед отцом, мамой, бабушкой, братом, самой собой.
Ну как не заметила? Как могла влюбиться? Почему в него? Слезы давно высохли, а теперь было просто безнадежно тоскливо.
Как жить дальше? Вернуться в Киев, а там что? Сказать маме, что ее работа — результат протекции Имагина? Она же после этого и шагу в ту сторону не сделает. Самой отказаться от детской группы, ведь в этом тоже он помог?
Да и с ним… Что? Никогда больше не встречаться? Забыть, вычеркнуть, вытравить из памяти? Легко сказать… А если снится каждую ночь? Снится, вот только не виновный в смерти отца Северов, а любимый Имагин.
Северов… Ведь у нее было столько подсказок. Табличка на двери кабинета, там же была именно эта фамилия. Эта дурацкая бляха в машине… «Предпочитаю перестраховаться». Мотоциклы в квартире, шрам на плече, татуировка. Столько знаков, а она не заметила ни одного. Летела на пламя, вот и получила — не просто опалили, сожгли.
Настя знала, что должна сделать — выбросить из головы. Просто выбросить из головы все то хорошее, что произошло с ней за последние месяцы. Заставить себя вспомнить, что чувствовала, потеряв отца. Ведь не может счастье с ним сейчас перевесить горе утраты семилетней давности. Не должно. Но сделать это — невероятно сложно. Во время подобных попыток, Настя сбегала куда подальше. Жаль, от себя не сбежишь.
Так и сегодня не получилось. Почувствовав, что начинает замерзать, девушка встала с лавки, бросила взгляд на пруд, а потом поплелась домой. Бабушка будет волноваться, а мобильный с собой она не брала. Вообще выключила его от греха подальше. Не могла говорить ни с кем, только с бабушкой — редко и помалу.
* * *
— Обедать будем, зайка, проходи, — Антонина Николаевна кивнула, когда проходя мимо, Настя коснулась ее щеки губами, поплелась в ванную. Женщина проводила внучку долгим взглядом, а потом покачала головой. — Ну и сколько это будет продолжаться? — заговорила же сразу, как только сели за стол.
