Бессердечно влюбленный - страница 79
Пот покатился по моему лбу не только от усилий, но ещё и от мысли, что мы тут будем похоронены, как в склепе. Я и Вика. Почувствовал себя виноватым и похолодел, словно чёртов снежок в желудок провалился. И холодом сковало всего.
И вдруг Вика коснулась моего плеча, приобняла. Будто почувствовала. Тёплая, нежная, родная. Я поцеловал её ладошку. Обернулся. Вика смотрела на меня так, словно я Железный человек и Бэтмэн в одном флаконе. И не боялась больше. Теперь в ней было спокойствия хоть ложкой черпай. Мне даже здравая мысль в голову пришла.
– А палки лыжные ты не находила? – спросил я. – Или их в багажнике покорёжило?
– Нет, вот же они.
– Ты умница! – воскликнул я, хватаясь за палку и исследуя её острый конец.
Итак, у меня в руках была сверхздоровенная отвёртка, почти. Я принялся раскручивать винты в нижней части двери, как сумасшедший механик. А что с гайками делать? Я почесал в затылке. Вика подсунула мне маникюрный набор в коричневом футляре.
– Поможет?
– О да, – обрадовался я.
Она протянула ещё какое-то странное орудие пытки.
– Что это?! – опешил я.
– Щипцы для завивки ресниц, – покраснела Вика.
– Страшная штука, – вырвалось у меня. – А можно я пока с прямыми ресницами похожу?
Мы рассмеялись, и на душе стало легче. Вроде бы и не так душно. И спустя полчаса мне удалось опустить стекло на сантиметр. Победа!
* * *
Я трамбую снег. Я-трам-бую-снег. С тусклой подсветкой из пристроенного на шапке телефона. Ужасно холодно, бельё мокрое. Потому что дышать нечем. Оттого потею, и движения у меня вялые. Сама я неуклюжая и медленная, как только что разбуженный медведь. Время тянется – мы тут, наверное, уже сутки. Хотя не знаю точно. Постоянно что-то мерещится. То звуки, то вспышки. Глаза слипаются. Но спать нельзя. Я-трам-бую-снег.
Мише труднее. В сто тысяч раз. Он умудрился всё-таки разобрать боковую дверцу, что-то сделать в механизме и, опустив стекло, начал яростно крошить плотную утрамбованную серую стену, от которой тянуло холодом.
– Я вытащу тебя! Мы выберемся! – так твёрдо сказал он, что я ему поверила.
Все проблемы у нас в голове. Стоит перестать думать и просто делать то, что должен делать, становится проще. Мышца воображения у меня хорошо прокачана, и она единственная не болела и не стыла. Поэтому я представила, что мы шахтёры. А шахтёры каждый день на работу ходят что-то долбить в темноте. А оленеводы Дальнего Севера каждый день в снегах пасут оленей. Там холода покруче, кстати. Вот из нас с Мишей получились эдакие мутанты: шахтоды. Посмеялись над этим с Мишей, пока он отламывал крышку от бардачка, – лыжной палкой много не накопаешь. Правда, от смеха дышать ещё труднее.
У нас всё пошло в ход: второй лыжной палкой удалось разбить воткнувшееся в скалу растрескавшееся стекло (Миша сказал, что в нише должен быть ещё воздух); и светодиодный фонарик, который я купила в подарок Ромке, на лоб Мише очень удобно наделся, и огнетушитель, им я трамбую снег – тот, который отбрасывает вниз Миша, разрыхлив ледяную корку острым концом лыжной палки. Потом он копает дверцей от бардачка. Уже встал в полный рост. Ничего себе нас накрыло… Пригодился и картонный стаканчик из-под кофе; и бутылочка с водой; и шоколад с сыром (прости Даха!).
Едва я начинала себя жалеть, я смотрела на Мишу, работающего без остановки в этой жуткой холодной тьме, и становилось стыдно. Сразу тренер с айкидо вспоминался со своим: «Нельзя дожидаться того, что тебя ждёт. К этому надо идти».
Миша так и делал, хоть и молча. Сконцентрированно до предела. Последние пару часов гораздо медленнее. Иногда казалось – на последнем дыхании. Но не знаю, что могло бы его остановить. Точнее, знаю, но об этом не думаю. Слишком страшно. Потому что как никогда близко…
– Дело есть у нас. В самый жуткий час. Мы волшебную косим трын-траву, – сказал мне вначале Миша.
Теперь он уже молчал. Но шевелился, и ко мне долетал снег. Так что и у меня было дело. Мне нечем дышать – я трамбую снег. Мне холодно – я трамбую снег. Меня клонит в сон – я трамбую снег. Мне страшно – я трамбую снег. Это мой настоящий момент, я рада, что он ещё есть.
Самураи не сдаются. Миша – самурай. Я его половина, та – которая снег трамбует…
И отчаянно молится. Беззвучным громким криком на всю Вселенную.
* * *
Руки уже не поднимались. Даже на автомате. Невозможно тесно. Я – чёртов снежный крот. Но снег стал светлее. Или мне так хотелось. Слышатся голоса. Шум. Спасатели? Не знаю. Это уже не в первый раз. Сил кричать нет. Лицо всё в снежной крошке. Отрываешь рот, ледяное крошево сыплется вовнутрь. Топлю собой снег и глотаю снег. А голоса нет.
– Эй! – попытался я всё же гаркнуть. – Я здесь.
Слабо вышло. В ответ тишина. Чёрт! Опять померещилось. Сознание уже не в первый раз начинало плыть, словно кто-то схватил за горло и душит. Пот на висках ледяной. Но я не один, за мной Вика. Я ей пообещал… Я должен…
«Ещё один раз», – сказал я себе, и не знаю какими силами ткнул по корке над головой. Раздался страшный хруст. В глаза брызнул свет. В нос – воздух. В уши – звуки и разные слова. На голову – снег и чей-то ботинок. Э-э… Мелькнула рыжая лопата. Всё завертелось. Фонари. Кусок сизого неба над головой. Исчез ботинок, появилась чья-то рука, и я увидел знакомое лицо. Красное и напряжённое. Как обычно, без шапки.
– Папа?.. – хрипло выговорил я.
– Мишка… Мишка? Мишка! – заорал не своим голосом отец. И куда-то в сторону ещё громче: – Он здесь!!! Все сюда!
Отец схватил меня за руки и, дёрнув с силой, вытащил наружу. Я повалился на снег, но полез обратно в сторону своей норы:
