Бессердечно влюбленный - страница 80
– Вика… там Вика!
– Сейчас и Вику вытащим! Сейчас, Мишутка!!! – орал, как ненормальный, отец. Или мне так казалось. И по-английски: – Сюда! Там ещё девушка! Она там! Скорее!!! Осторожно!!!
Вокруг засуетились какие-то люди. Кричат, шумят. На французском, что ли? Целая армия. Проплыл в воздухе вертолёт. А откуда тут взялся Егор Добров и его пацаны?! Машут руками. Рожи довольные. Классные у них лопаты… Как мне не хватало лопаты…
Я попытался сесть. С третьей попытки получилось. Отец сжал мои щёки и склонился надо мной:
– Живой! Чёрт, Мишка, живой! Живой!!! Мишутка, скажи, где болит?! Что-то болит?
– Нет, – проворочал я языком, упорно пытаясь встать. – Вика… Дай… лопату.
Отец развернул меня, бодрого, как потрошёная тушка бройлера, и показал:
– Какая лопата?! Вот она, твоя Вика!
Ребята-спасатели бережно, как чудо, вытащили на свет Божий, под свет прожекторов, мою Вику. Я хватанул воздуха открытым ртом, а сердце сжалось. Вика моргала и жмурилась, маленькая и покрытая снегом, замученная, в своей красной курточке с мобильным телефоном, вставленным за отворот шапки.
– Миша, где Миша?! – еле слышно повторяла она, вертя головой. В руках огнетушитель.
Мой верный боевой товарищ. Любимая.
И пусть шевелиться было почти невозможно от усталости, я опёрся о плечо отца и всё-таки встал. Шатнулся. Он поддержал меня под руку. Подставил плечо. Повёл. На каком-то десятом дыхании я сделал два шага до Вики и снова рухнул в снег. Рядом с ней.
– Я тут.
– Миша… – выдохнула она, еле живая, расширив свои ясные голубые глаза, два неба.
– Я тут, – повторил я с сипом, через колючки в дерущем горле, обнял и прижался лбом к её лбу. – С тобой.
А она обняла меня. И мы замолчали друг другом. Жизнь, она больше слов.
Кто-то набросил нам на плечи одеяла. Кто-то тянул стаканчики от термоса. Спасатели и Добров со своими ребятами поздравляли друг друга и жали руки. Отец улыбался и что-то кричал, кажется, вертолёту.
Я туго соображал. Тело окоченело окончательно, отказавшись двигаться: всё, биоробот Михаил Черенцов израсходовал свой ресурс, требовалась подзарядка. Переговоры? Мы уже опоздали… И мысленно я махнул рукой. В моём сердце было так много любви, что в глазах вдруг стало горячо и влажно. От счастья! От радости!
Потому, что она живая. И я живой. Мы вместе.
И я знал, что это навсегда.
Эпилог
Париж, Сен-Дени, 17 ноября, 19:55
В изящном портфеле, который держала в руках Даха, хранились документы к проекту, выстраданному за последние полгода. Дахе казалось, что под тёмно-коричневой кожей спрятаны её и Викины бессонные ночи за переводами, страдания конструкторского отдела, инженеров, проектировщиков, муки Вениамина Сергеевича из отдела спецпроектов, рычание, гнев, идеи и надежды совсем недавно ненавистного Михаила. Оттого портфельчик оттягивал руку. Но ещё там были новые рабочие места, увеличение зарплат и инновации, до которых даже мэтры насосного рынка не догадались. И главное – благосостояние готовой появиться на свет семьи Черенцовых, возможность Вики и Миши приезжать в гости, делать то, что хотят, и многое другое. Слишком многое!
– Даша, это водевиль! Нет, я точно не стану этого делать, – сказал Маню, стоя в смокинге у дверей во дворец.
– У нас нет выбора, дорогой.
– Выбор есть всегда. Мы ещё можем отказаться от твоей безумной затеи, – буркнул Маню.
– Нет, не можем. Миша добивался этой встречи чёртову уйму времени. Выходил на них, искал, переписывался. И если эти толстосумы не вложат деньги в «Инженерные системы», они просто отдадут их кому-то ещё, – ответила Даха и со своим изысканным макияжем, уложенными красиво волосами, серьгами, свисающими с маленьких мочек ушей, в палантине, наброшенном на вечернее жёлтое платье, она была такой неотразимой, что отказать ей было сложно. Даже учёному с докторской степенью и двумя высшими образованиями…
Впрочем, её можно было закинуть на плечо и унести отсюда – и на каблуках в пятнадцать сантиметров Даша была хрупкой и крошечной рядом с ним, своим мужем. С другой стороны, зря он, что ли, потратил столько времени, пытаясь выучить дурацкие названия насосов, научиться выговаривать непроизносимое русское имя «Михаил Черенцов», а главное – зализать шевелюру? Даша вывалила на космы Маню половину баночки с гелем для волос, чтобы они смотрелись где-то на грани между нормальной причёской и художественным беспорядком. В итоге выглядело это так, как если бы Джеймсу Бонду в голову ударил шквалистый ветер.
В следующую секунду дверь перед ними распахнул швейцар в камзоле с позументами, и Даха уверенно вошла, предъявив охраннику на входе коды электронных приглашений.
– Господин Михаил Черенцов и мадемуазель Дарья Иванова, – представилась Даха, забыв, что она должна быть Викторией.
– Черенцов, – с ужасным напряжением повторил Маню.
Но французская охрана ничего не заподозрила. Мимо проходящий господин с седыми висками, в круглых, как у Гарри Поттера, очках улыбнулся Маню и произнёс на русском целую тираду.
– Да, – ответил Маню, страшно потея.
Но их, как приличных, пропустили вовнутрь.
– Что он сказал?! – нервно спросил Маню у жены.
– Он сказал, что несмотря на русское имя, у тебя ярко выраженный французский акцент, уж не происходишь ли ты из семьи русских эмигрантов после революции. И ты впопад сказал: «Да».
– Даша, я поседею, – прошептал Маню.
– Нет, ты смелый. Видишь, говорить по-русски совсем не трудно – главное сказать «Да» и широко улыбнуться, – ответила Даха, разглядывая с пристрастием холл с белой мраморной лестницей, украшенной коваными перилами, огромными позолоченными канделябрами и грандиозными люстрами, спускающимися с невероятных потолков на тяжёлых цепях. Гости сдавали верхнюю одежду в гардероб, как в опере.
