Вокруг пальца – 2. Пальцем в небо - страница 39
– Я бы тоже не отказался, – грустно признался Джек, но тут же встрепенулся с пионерской улыбкой: – Чувствую, ты эту парочку так прикормишь, что потом на пинках из дома не выставим.
– Ну и пусть. Они хорошие.
Потом я рассказывала о том, что уже три раза завтракала в Вольфганг Стэйк-хаузе с мистером Уиллом Баррелом. Мы с ним обменивались стихами и историями: он – в основном об Америке прошлых лет, я – о России.
– Кажется, он – сундук с изречениями, – с восторгом говорила я. – На любую ситуацию имеется готовый афоризм. Или он сам такой мудрый. Но пиджаки у мистера Уилла – это нечто: жёлтый, розовый, оранжевый, ты бы видел!
– Эй, балерина, этот стиляга к тебе не подкатывает? – прищуривался Джек.
– Ему девяносто! – смеялась я.
– Смотри у меня, – грозил пальцем мой любимый мужчина и вздыхал: – Хорошо, что ты есть.
Наверное, его там уже совсем допекли… Но я перестала спрашивать, когда он закончит свои дела, потому что эти вопросы его очевидно расстраивали. И без того осунулся ужасно!
В следующий раз я честно рассказывала о том, что Меделин снова звала меня в Женский клуб, а я отказалась. И сачканули мы вместе с Тэйлор. Живой джазовый джем-сейшн с настоящими афроамериканцами, выдувавшими все щёки в саксофоны в культовом клубе Джи-Мьюзик, был куда более захватывающим, чем заседание вредных пластиковых куриц.
Я просила Джека не ругаться, но говорила совершенно честно, что мы с Тэйлор ходили на две выставки, и это было здорово. Мой блог, на удивление, читали всё больше и больше. Причём не только соотечественники. И они хотели ещё! Про вид из окна нашей квартиры я уже написала…
К счастью, галерей в Нью-Йорке было видимо-невидимо, и некоторые по вторникам даже открывали бесплатный вход. Я вскользь упомянула о том, что на выставках встречала знакомого Тэйлор – критика Тома Лебовски. А потом, поразмыслив, даже рассказала со смехом эпизод с Моникой, чтобы не было сюрпризом, если злопыхательницы постараются нас рассорить. Увы, Джек разозлился. К счастью, не на меня. Наверное, у Моники покраснели уши, закипели и отвалились от всех ласковых слов, которые послал ей Джек. Ох…
Но именно поэтому я умолчала о том, что этот Лебовски явно открыл на меня сезон охоты. Было в наших с ним регулярных случайных встречах что-то странное. Том Лебовски вроде бы и не ухаживал за мной, но был рядом. Постоянно. Случайно нарисовывался в кафе, где мы пили кофе. Или на вернисаже. Рассказывал всё обо всём. В смысле, об искусстве.
Ему было, чем поделиться – недаром красавец Лебовски считался звездой Нью-Йорк Таймс, и однажды я даже видела автобус с рекламой его фирменной улыбки и со стопкой книг под рукой. Конечно, можно было попросить мистера Лебовски дать совет о том, как добиться успеха и порасспрашивать, что надо, чтобы попасть в Нью-Йорк Таймс. Но, боюсь, он воспринял бы это превратно. И так слишком уж дымчатым становился его взгляд, когда наши глаза встречались. Мне это не нужно!
Однажды встретив критика на углу 42-й улицы, я с подозрением спросила:
– Мистер Лебовски, вы следите за мной?
– А что, должен? – рассмеялся он. – Я просто рядом живу. Кстати, вы так ни разу и не позвонили, Саша. А у меня презентация книги намечается в эту пятницу. Приходите. Одна или с Тэйлор Джонсон.
– Спасибо, но мой жених должен приехать, и скорее всего я не смогу.
– Очень жаль. – Он томно вздохнул, покопался в карманах и нашёл листовку. – Вот. Всё-таки приходите!
– Не могу обещать, но спасибо, Том, – вежливо кивнула я.
– Вы удивительная, Саша! – пробормотал Лебовски. – Крошечная и лёгкая, как воробышек. И неприступная, как скала. Букеты, такой пустячок, и то возвращаете… Может, вы удостоите меня всего лишь получасом вашего времени – попьём кофе вот тут, прямо возле дома, по-дружески и без изысков?
– Простите, нет.
Том покачал головой.
– Увы. Если бы я был художником, я бы непременно хотел написать вас.
– Художнику бы тоже не повезло, – улыбнулась я. – И дело не в вас, Том. Правда! Хорошего вам дня!
– И вам, удивительная Саша!
Я развернулась на уже почищенном от снега тротуаре и пошла к подъезду, а он, кажется, так и остался стоять и смотреть мне в спину. Мне было немного неловко. Мне всегда неловко отказывать людям, но неловкость компенсировало стойкое чувство, что я поступаю правильно. И в голове снова пронеслись мысли о Джеке, будто моя верность даже в такой мелочи как выпить кофе с другим мужчиной может что-то значить. Наверное, это и есть надёжный тыл, когда не позволяют себе даже подобные мелочи. В памяти всплыло из Онегина, выученное назубок в девятом классе: «Но я другому отдана, и буду век ему верна!» Да, только так, и никак иначе.
* * *
Днём позвонил Джек не со своего номера и сказал:
– Детка, тут навернулась вышка мобильной связи, не волнуйся, если пропаду ненадолго. Со мной всё в порядке.
Вид у него при этом был совершенно измочаленный. И поговорить не удалось, связь прервалась. Не волноваться не получилось, я глянула на новости в Венесуэле, там по-прежнему протестовали. Не в состоянии сидеть дома одна, я позвонила Тэйлор.
– Приезжай ко мне, – нараспев сказала британка, – я немного не в настроении куда-либо идти.
И я поехала. Джонсоны жили не в небоскрёбе, а в двухэтажном особняке конца девятнадцатого века. Латиноамериканка средних лет в форменном платье и переднике пропустила меня вовнутрь и провела в холл.
– Миссис Джонсон ждёт вас наверху. Она… кхм… не хочет вставать с кровати. Третья дверь по коридору, – в голосе горничной звучало недовольство.
Я удивилась и пошла по лестнице. Несмотря на идеальный порядок вокруг, меня не покидало лёгкое ощущение хаоса и пахло как-то… не очень. Что ж, все живут по-разному. Первая дверь была приоткрыта, и я не успела пройти мимо, как услышала мужской голос. Видимо, говорил по телефону:
