Москва-Лондон, кот и букет невесты - страница 9
— Иногда она со мной разговаривает, — признался он.
В отличие от Эмили, он овдовел давно, но никогда даже не задумывался о новых серьезных отношениях… После этих слов он очень пристально посмотрел на нее, и она опустила глаза в чашку остывшего кофе. Она уже сама не знала, чего ждала от этих отношений, которые планировались как интрижка на одну ночь. Чтобы не углубляться в опасную тему, Эмили вернулась к обсуждению собственной драмы.
— Стоит появиться сплетням в СМИ, что я с кем-то встречаюсь, как сразу звонит младшая сестра, плача от счастья: «Ну наконец-то ты вышла из комы!» А я потом рыдаю всю ночь. Со Стасом нам тоже приписывали роман, но ничего не было.
— Так уж и ничего?
Она отрицательно покачала головой, и Ник удивленно хмыкнул: «Надо же». Видимо, верилось с трудом, но Стас, каким бы распрекрасным он ни был, не вызвал отклика в сердце Эмили. Он был ее ровесником, а ей нравились мужчины повзрослее. Дэвид, например, был старше на десять лет. А голубоглазые блондины, вроде Ника — это вообще фетиш, мечта.
— Стас — хороший человек, он спас меня год назад. Но ему, как и мне, просто нужен был друг, слушатель, который сопереживает. Он все время говорил о Саше, а я — о Дэвиде. Мы достали друг друга, — Эмили рассмеялась.
Она задумчиво посмотрела в окно, на котором возвышались кактусы, и ахнула восторженно, как в детстве:
— Снег идет!
Эмили подхватилась и утащила Ника на улицу.
— Красиво, правда? — Она высунула язык, попаясь поймать снежинку. Снег лениво падал крупными хлопьями, земля таяла. Было совсем не морозно. Большая снежинка приземлилась на кончик языка и растаяла, кольнув прохладной.
Ник мягко улыбнулся и притянул к себе, поправляя плед на ее плечах и крепко обнимая, растирая спину ладонями, так что она вжалась в него, теплого и такого близкого, словно они знакомы целую вечность.
Растроганная, Эмили начала напевать мотив «La Vie En Rose» Эдит Пиаф, и Ник закружил ее в медленном танце, и было в его объятии что-то отчаянное и надрывное. Дай ему сейчас цыган и медведей, наверное, разрыдался бы. И только Эмили произнесла это слово в мыслях: «разрыдаться» — как в носу защипало. Она потерлась щекой о тонкий свитер, глубоко вдыхая успокаивающий аромат мужчины, и подняла лицо.
Пускай он поцелует, развеет тоску, которая неумолимо пробиралась в сущность, отравляя этот прекрасный момент, который они разделили.
Ник, едва касаясь, поцеловал ее левый глаз, потом правый, спустился твердыми теплыми губами вниз по прохладной щеке и…
— Da chtob tebja!
Эмили взвизгнула, подскочив на месте, когда ей на плечо прыгнул Рыжий, как призрак.
— Он на крыше сидел, — пояснил Ник, отдирая кошачьи лапы от пледа. Кот выпустил когти и не сдавался.
— А где его комбинезон? — удивилась Эмили.
— Снял, наверное, и цыганам продал.
Она прыснула со смеху и закрылась пледом по самую макушку. На Эмили накатила истерика, в которой смешалось все: веселье, счастье, отчаяние и боль расставания. Слезы потекли по щекам, но она их утерла пледом, чтобы Ник не видел. А он занес кота в летний домик и вернулся, чтобы забраться к Эмили под плед с головой.
— Испугалась?
— Еще как! — Она не могла успокоиться, но Ник, истинный царь ее сердца, понял о ней все, уловив неуравновешенное состояние. Обнял ладонями лицо и поцеловал так, что у нее пальчики на ногах поджались. Она задыхалась и тянулась к нему, сминая в кулаки его свитер, забираясь под него ладонями.
Они целовались и не могли разорвать объятия, потому что понимали, что следующий шаг — это прощание.
Глава 5. Москва-Лондон
Эмили смотрела в иллюминатор частного самолета Николая Терехова и глотала слезы, наблюдая, как превращается в лоскутное одеяло чужая земля, где она наконец была счастлива. Целый день счастья — это ведь так много. Ник настоял, чтобы она улетела в его личном «Гольфстриме», а в аэропорт ее сопроводил глава царской охраны — Тимошка. Забавное имя. Такой брутальный качок с глазами ангела.
Ник не поехал ее провожать. Она так попросила. Хотелось запомнить день светлым, без тяжелого прощания у трапа самолета.
Она наконец отпустила слезы, закрыв глаза, и улыбнулась. Как хорошо плакать от радости, пусть и приправленной горечью. Слезы ложились бальзамом на душу, залечивая старые раны. Эмили смеялась и плакала, и ей было так плохо-хорошо, как никогда в жизни. Наверное, это называется катарсис.
В Лондоне Эмили поймала такси из аэропорта Лутон до Бэйкер Стрит. Небольшая двухкомнатная квартира в старинном многоэтажном доме напротив музея Шерлока Холмса была куплена несколько лет назад, на гонорар от фильма, за который получила свой первый и, наверное, последний «Оскар».
Здесь был маленький уголок спокойствия, несмотря на то, что квартира находилась в эпицентре суетливой городской жизни. Эмили любила город, нравилось смотреть в окно на вечное движение. Была в этом какая-то медитативность.
Она не стала распаковывать чемодан, лишь переоделась в халат и, заварив кофе, уселась на диване.
И тут ее накрыло откровение:
— Хочется заняться делом!
Она отставила чашку и набрала своему агенту, который весь год жалобно ныл в трубку, умоляя приступить к работе. Эмили отвергла три довольно интересных проекта, но теперь была готова вернуться к съемкам.
— Джим, привет. Это я. Есть для меня работа?
— Ми-ми! Ми-ми! — от неожиданности он повторял ее ласковое прозвище, как будто пластинку заело. — Есть проект, именно тебя просили, я сказал, что ты обдумываешь.
— Нехорошо врать, Джимми.
