По ту сторону от тебя - страница 152

– Я тоже не сдамся, Маш, – произносит Солнцев, вставая спиной к окну и опираясь ладонями на подоконник. – И я не проиграю, – твердо сообщает он. – Ты не глупая, сама понимаешь, что у тебя нет шансов.

– Ты не сможешь купить все суды. Не хватит ни денег, ни терпения, – жалко возражаю я. Мой голос противно и надтреснуто пищит.

– Думаешь? – скептически вздернув бровь, спрашивает Дима. – А мне кажется, что ты плохо оцениваешь ситуацию. Я могу предложить тебе вариант, – он выдерживает драматическую паузу, в течение которой меня поочередно бросает то в жар, то в холод. Я боюсь надеяться. Точнее я уже ни на что не надеюсь, только успев взглянуть в его пустые глаза, в которых не осталось ничего…. Холод и равнодушие. Месть, которую подают холодной. Это блюдо, которое он приготовил для меня, приправив своим презрением. – Вариант мне не очень нравится, – продолжает Солнцев. – Но в интересах Евы я готов пойти на уступки. Я не буду настаивать на лишении тебя родительских прав и ограничении встреч с ребёнком, но лишь в том случае, если ты сейчас составишь со мной соглашение о том, что согласна с тем, чтобы Евы жила со мной до достижения ею возраста, когда она сможет самостоятельно распоряжаться собственной жизнью. Тебе будет разрешено видеть ее два раза в неделю, и десять дней в году она может проживать на твоей территории в пределах Российской Федерации. Разрешения на вывоз за границу я никогда не дам, и этот пункт не обсуждается. Я готов составить соглашение прямо сейчас, это не займет много времени. Подумай, Маш.

– О чем, Солнцев? – едва удерживаясь от желания выплеснуть содержимое бокала ему в лицо, яростно спрашиваю я. Живот скручивает от боли и разочарование рвет душу. – О чем думать? Ты серьезно решил, что я могу согласиться?

– А у тебя есть выбор? – ледяным тоном спрашивает Дима. – Не согласишься сейчас, я лишу тебя прав на ребенка, – бесстрастно констатирует он.

– На каком основании? – срываюсь на крик, понимаю, что совершаю ошибку, показывая свою неуверенность, свой страх и боль.

– Разве в суде тебе не предоставили перечень доказательств твоей непригодности быть матерью для Евы? – самым будничным тоном интересуется этот сукин сын.

– Это все фикция. Любой грамотный судья увидит, что ты подтасовал факты.

– Мне снова перечислить моменты, которые подтверждены документально или показаниями свидетелей?

– Спасибо, мне хватило. Это было незабываемо. После стольких лет узнать, какая я на самом деле развратная шлюха, алкоголичка и ужасная мать. Это низко, это недостойно, это грязно.

– Будет хуже, если ты не примешь мои условия, Маш, – с мрачной ухмылкой обещает Солнцев. – Я могу многое. Сделаю так, что ни один суд в мире не отдаст тебе дочь. Хочешь поспорить? – прищурив глаза, он уверенно смотрит на меня стальным взглядом, в котором нет ни малейшего проявления сочувствия. Я отчаянно пытаюсь дышать, отгоняя волну паники, которая грозит поглотить меня с головой.

Я знаю, что каждое его слово – правда. Я могу потратить годы на борьбу с ним, и Ева вырастет, не зная меня…. Никогда не прощу ему этого. Ненавижу. Всем сердцем ненавижу его сейчас. И я не понимаю, как он может быть таким жестоким.

– Зачем ты так со мной? – хриплю я. Боль в груди становится невыносимой.

Он застывает на несколько секунд, рассматривая меня с недоумением в глазах. Словно я задала совершенно глупый, неуместный вопрос.

– А ты, Маш? Зачем ты так со мной? – спрашивает он, заставляя меня сжаться под его обвиняющим взглядом. Сердце замирает, пропуская удары. Так больно, что трудно дышать.

– Я? Ты бредишь, Солнцев?

– Прекрати, столько чертовых лет ты жила со мной под одной крышей и все это время называла меня Солнцев, – неожиданно срывается Дима, приподнимая свою маску несокрушимой уверенности. – Почему я должен отдавать тебе Еву? На каком, блядь, основании? Том, что ты мать? Так я отец. И что дальше? И у меня никого нет, кроме нее. Я не дам тебе увести Еву в Америку, так что придется сделать выбор, Маш. Хочешь ублажать своего татуированного мачо, ради Бога, но дочь останется со мной.

– Я никуда ее не увезу, Дима. Я клянусь тебе. Ты будешь видеть ее столько, сколько пожелаешь!

– Я сказал – нет! – рявкнул Солнцев, заставив меня вздрогнуть. – Я буду решать, когда и сколько моя дочь будет видеть тебя. Не наоборот.

– Но я никуда не уезжаю. Я останусь в России. Мы… я… куплю квартиру в Москве, – быстро поправившись, говорю я, но Дима замечает промашку. Он вскидывает голову, пронзая меня почерневшим взглядом.

– Решила и дальше из меня посмешище делать? – сделав шаг вперед, произносит Солнцев с опасной вибрирующей интонацией. Я инстинктивно пячусь назад. – Ты, вообще, понимаешь, что происходит? Мне приходится смотреть в глаза людям, которые смеются за моей спиной. Моя бывшая жена сделала меня мегапопулярной личностью, опустив до уровня героя скабрезных анекдотов. И я должен тебе быть благодарным за это?

– Я ничего такого не хотела….

– Да ты что? – усмехается Дима, стискивая челюсти. Он резко разворачивается и проходит обратно к стойке бара, открывает ящик, доставая оттуда желтый бумажный конверт.

– А это что? – спрашивает он с едва сдерживаемой яростью, бросая его в меня.

Я с опаской заглядываю в конверт, и мои щеки заливает краска, я снова задыхаюсь, но на этот раз от смущения. В конверте фотографии, которые были, по всей видимости, сделаны через окно на кухню. В Лос-Анжелесе, в доме Марка, на столе… Черт.

– Не похоже на изнасилование, правда?

Я не могу поднять глаза. Не могу посмотреть на него. Это слишком. Даже не стыд. Хуже. Боль, гнев, отчаянье, огромная черная дыра в груди. Там, где билось сердце, где жили мечты и расцветали надежды. Теперь, когда я знаю, что он видел, все кажется другим.