Кактус. Никогда не поздно зацвести - страница 33

– Мам, а у Сьюзен будет ребенок, – наябедничала Венди. На ее лице был написан ужас.

– Она же не может, ей сорок пять! – ляпнула Кристина.

– О-о-о, какая прелесть! Какая радость! Значит, я стану двоюродной бабушкой? – вмешалась тетка Сильвия, как всегда, сразу отыскав что-то для себя. – Ой, как-то старо звучит – двоюродная бабушка…

Кузинам не терпелось докопаться до дна. Их маленькие мордочки оказались почти вплотную к моему лицу:

– Как это вышло?

– Случайно, да?

– И какой у тебя срок?

– А это не опасно в твоем возрасте?

– Девочки, сядьте и не мешайте Сьюзен рассказать все с начала до конца, – велела их мамаша.

Не успела я попросить всю троицу не совать носы в чужие дела, как подплыла ухоженная молодая женщина с ресепшена.

– Мисс Грин, – нараспев начала она. – Позвольте напомнить, что ваш пропуск истекает в полдень, но мы предлагаем вам оплатить целый день и остаться у нас еще!

Мне еще много чего нужно было обсудить – в основном теткино мнение о рассудке моей матери на момент подписания завещания. Правда, при сомнительной дееспособности самой тетки Сильвии ее мнение вряд ли убедит суд… Однако дальнейшие расспросы пришлось отложить: я не была готова ни к назойливости двоюродных сестер, ни к дальнейшему мотовству.

– Какая жалость, мне пора идти… Поговорим как-нибудь в другой раз, – сообщила я распаленным родственницам. Подхватив халат и портфель, я зашагала к двери, прежде чем они успели меня удержать.

– Не пропадай, Сьюзен! – кричала мне вслед тетка Сильвия. – Рождество проведешь у нас, раз твоя мать умерла! Мы возьмем тебя под крылышко, правда, девочки?

– Эй, куда пошла, так нечестно! Я хочу услышать все о твоей беременности! – вторила ей Венди.

– Мадам Воображала, – буркнула себе под нос Кристина.

10

Вечером я подробно записала все, что удалось узнать из разговора с теткой Сильвией. В суде понадобятся ее показания, и я постаралась обеспечить абсолютную точность сказанного ею. По возможности я оставляла собственные теткины фразы, исправляя, однако, ее безграмотную речь и характерные коллоквиализмы, чтобы заявление звучало убедительнее. Не хватало еще, чтобы судья решил, будто ему подсунули лепет имбецила. Из толики актуальной информации, которую удалось извлечь из трепотни тетки Сильвии, я установила, вне всякого сомнения, что вмешательство Эдварда в составление завещания не ограничивалось простым информированием нашей матери о существовании такой возможности. Он знал, где лежало составленное завещание до того, как оно было подписано, и имел к нему бесконтрольный доступ. Кроме того, именно Эдвард организовал подписание документа нашей матерью и его засвидетельствование своим лучшим дружком Робом и нашей теткой, которую ничего не стоит одурачить. Его настойчивые попытки зазвать тетку Сильвию в наш дом говорят сами за себя. С учетом обстоятельств невозможно представить, чтобы мой брат ничего не знал о содержании завещания. Я представляю его еле сдерживаемое возбуждение и потные ладони, когда он передавал коричневый конверт моей матери, зная, что через несколько минут ему будет обеспечена гарантия фактически единоличного владения семейным домом. Я не удивлена, что он оставил свидетелей с матерью, а сам ушел: возможно, он боялся выдать свое лихорадочное нетерпение, и тогда мать могла дрогнуть и усомниться в том, что делает. Вот что меня интересовало, так это почему Эдвард так настойчиво рвался заполучить право пожизненного пользования домом. Я не злопамятный человек; если бы имущество нашей матери, как подсказывает логика, было поделено между нами поровну, я не вышвырнула бы брата на улицу на другой день после похорон (хотя какое бы это было удовольствие!). Нет, я дала бы ему пару месяцев подыскать жилье, а между тем привела бы дом в порядок и подготовила для продажи. Эдвард легко мог что-нибудь себе снять, а потом у него хватило бы денег на квартиру в недорогом пригороде Бирмингема или даже на скромный дом в одном из непопулярных районов. Видимо, наш дорогой неженка счел это недостойным своей особы. Ему прекрасно живется в очень удобном, ухоженном доме на две семьи, с четырьмя спальнями, на тихой улице в прекрасном районе со всеми благами цивилизации, включая паб, торгующий навынос винный погребок и букмекерскую контору. Эдварду больше по нраву строить козни и плести интриги, чем несколько умерить свои аппетиты в вопросе жилья, притом что если вспомнить, сколько мест работы мой братец сменил после колледжа, ему по праву полагается жить в картонной коробке под железнодорожным мостом. Иск против Эдварда понемногу обретал очертания: я словно счистила слой копоти со старого холста, и на поверхности проступил смутный образ. Что ж, буду работать и дальше, пока не покажется полная картина, какой бы чудовищной она ни оказалась.

Дописав показания и закрыв папку, я услышала стук в дверь и робкое «Сьюзен, это я» через щель почтового ящика. Это оказалась Кейт, снова в пижаме (как и я), но на этот раз в тапочках и халате, с бутылкой в руке.

– Слушайте, а ведь работает и тут! Сигнал проходит, – отметила она, помахав приемником «радионяни», как выигрышным лотерейным билетом. Из приборчика доносилось тихое шипенье, легкие шорохи, а на экране изредка мелькали красные и зеленые огни. – Если что, я их услышу, а мы с вами пока выпьем.

– Простите, но мое состояние не позволит мне присоединиться к вам.

– О, – засмеялась, краснея, Кейт, – это не вино, я уже знаю вашу ситуацию. Это бузинный лимонад, я его все время пила, пока ходила беременная. Пыталась убедить себя, что это шампанское. Ну же, выпейте со мной! Я нечасто устраиваю себе отдых в компании.