Кактус. Никогда не поздно зацвести - страница 44
Билли продолжал распространяться о том, как я отлично проживу без отца ребенка, потому что среди его знакомых папаши в семьях не задерживались, но я его не слушала. «Мама»…
– Сьюзен, ты еще с нами? – спросил Роб. – У тебя вид, будто ты замечталась.
– Со мной все в полном порядке, спасибо. Ты что-то говорил?
– Я спрашивал, не хочешь ли ты чего-нибудь из кафе. Я схожу возьму два кофе нам с Билли.
– О, и кружку чая «Эрл Грей», пожалуйста, – автоматически вырвалось у меня.
В то утро я поставила будильник на семь и закончила разбираться в когда-то моей комнате еще до того, как Роб позвал меня вниз на очередной свой вегетарианский завтрак фермера-овощевода (если «овощевод-вегетарианец» – не оксюморон). В моей комнате убирать было почти нечего – мать ее обезличила, едва я уехала в университет. Я оставила себе лишь томик «Маленьких женщин», принадлежавший моей матери, и папины «Сказки просто так». За завтраком Роб был очень молчалив – несомненно, мучился похмельем после вчерашней вечеринки. Шел уже второй час ночи, когда я услышала, как ключ поворачивается в замке. Странно, но я не смогла заснуть, пока он не вернулся, что отношу на счет нехарактерной для меня эмоциональной хлипкости. Когда Роб был в саду – выбрасывал остатки пищи на кучу компоста, а я просматривала вчерашнюю газету, в дверь позвонили. Билли, ничуть не стесняясь, надел свою куртку на край перил, по-хозяйски прошел на кухню и с размаху уселся на один из стульев. У меня возникло отчетливое впечатление, что это отнюдь не первый его визит в дом моей матери.
– Значит, вывозишь вещички из братнего дома, милая? – спросил он, высморкавшись в грязный клочок ткани, вытащенный из кармана джинсов. – Я немного знаю Эда по «Голове быка». Золото парень.
– Это дом не моего брата, – поправила я. – Он принадлежит нам обоим поровну и вскоре будет продан.
– Прости, но я так понял, что ваша мама оставила его Эду. У парня вроде планы на этот дом.
– Эдварду трудно смириться с фактом, что ему придется выехать.
Роб вернулся из сада, и Билли поднялся на ноги:
– Так, начальник, откуда начинаем? – спросил он, потирая ладони (вероятно, при мысли о сверхурочных, которые ему заплатят).
Мне ничего не оставалось, кроме как осуществлять контроль за операцией, пока Роб и Билли кряхтели от напряжения под тяжестью коробок и мебели. Они принялись закреплять груз внутри фургона, а я обошла пустые комнаты, где таились призрачные образы унесенных предметов. Там, где раньше стояла мебель, ковер был темнее и ворсистее, защищенный от вытирания – ноги хозяев сильно примяли ворс. На выцветших обоях остались темные прямоугольники фотографий и зеркал. Я различила даже силуэт деревянного распятия, которое в последние годы жизни матери висело у нее над кроватью. Несмотря на эхо прошлой жизни комнат, воспоминания, задержавшиеся в них, уже начали растворяться, как дымок затушенной свечи. В моей старой спальне я закрыла дорожную сумку, одиноко стоявшую посреди голого пола, и в последний раз взглянула в окно, после чего подхватила вещи и закрыла за собой дверь. Наслаждайся своим музыкальным салоном, Эдвард. Недолго он у тебя будет.
Присев на перевернутый деревянный ящик, я попивала чай моих грузчиков, пока Роб с Билли перетаскивали столы, шкафы и комоды в гостиную на первом этаже и в две спальни наверху. Затем были ловко расставлены стремянки, и мои коробки отправились на чердак. Роб был совершенно прав, назвав свой новый дом развалюхой. Я допускаю, что это потенциально терпимый дом рядовой застройки в районе, не лишенном своих плюсов, но кухню, ванную и внутренний декор явно выбирал сумасшедший дальтоник в 70-е годы. С тех пор обстановки не касалась ни кисть маляра, ни, видимо, щетка пылесоса и тряпка. В убогой конуре остаются мамины сокровища, однако нищим привередничать не приходится… Когда все было расставлено, Роб вручил Билли пару свернутых банкнот.
– Выпей пива, я угощаю, – сказал он, снова сунув бумажник в задний карман брюк.
– Слушаюсь, начальник! А тебе удачно доносить, милая. Из тебя выйдет отличная мамочка, я-то уж знаю. Ты и твой малыш должны жить в Бирмингеме, здесь куда лучше, чем в Лондоне, – множество парков и всякой всячины для детей. Город здорово изменился с тех пор, как ты была девчонкой.
– Я учту ваше пожелание, – заверила я.
Я приняла предложение Роба подвезти меня до вокзала Нью-стрит – Кейт, к моей немалой досаде, решила погостить у родителей еще пару дней. Когда мы пристегнули ремни безопасности, Роб спросил об отце моего ребенка. Немного опешив от такой бесцеремонности, я уже хотела отбрить нахала, напомнив не совать нос в чужие дела, но вовремя вспомнила, что собиралась быть сама теплота и покладистость.
– Я не состою в отношениях с отцом ребенка, – объяснила я. – Я ему сказала, что мне не нужна его помощь.
– А он как отнесся? Смирился?
– Еще нет, но смирится. Он по-прежнему ошибочно полагает, что ему хочется как-то участвовать.
– Так почему же ты отказываешься? Он плохо с тобой обходился?
– Нет, совсем наоборот. Если тебе любопытно, у меня три причины для отказа: во-первых, я не хочу одалживаться у него морально или финансово; во-вторых, не желаю, чтобы мне мешали принимать решения относительно ребенка; в-третьих, на самом деле не нужна ему никакая ответственность…
– Ну ему-то лучше знать, что ему нужно и чего не нужно! Нельзя же решать за него. Если он будет помогать финансово или как-то иначе, это не означает, что ты ему что-то должна. Вы вместе сделали ребенка и оба несете равную ответственность. А насчет того, чтобы все решать самой, – это попросту нечестно. По-моему, у тебя навязчивое желание все контролировать.
