Прежде чем мы стали чужими - страница 52
Элизабет ушла к себе, а я отправился к Брэду. Пришла пора стать большим, настоящим мужиком, ну или по крайней мере понимающим, человечным парнем. Я профукал телефонный звонок Грейс, но он освободил меня; я больше не хотел торчать в этом болоте ненависти и жалости к себе.
Стоя в дверях офиса Брэда, я кашлянул.
Он взглянул на меня с другой стороны стола.
– Приве-е-ет. – Он всегда так растягивал это «ееее».
– Брэд, я зашел поздравить тебя как будущего отца. Отличная работа, дружище. Я и сам бы лучше не сделал.
– Мэтт, – он попытался остановить меня.
– Брэд, я шучу. Я рад за вас, ребята. Честное слово.
– Правда, что ли? – приподнял он бровь.
Я кивнул:
– Правда.
– Тогда как насчет выпить после работы? Только ты и я?
Ну, поскольку я уверен, что ты оттрахал мою жену на каждой свободной поверхности в квартире, которая тоже была моей, и теперь она носит твоего ребенка, то…
Я хлопнул ладонями:
– Какого черта? Почему бы и нет!
Мы пошли в навороченный коктейль-бар на Верхнем Вест-Сайде возле моей бывшей квартиры, которую теперь делили они с Элизабет. Я лично этот бар ненавидел, но это была привычная для нас обоих территория.
Мне принесли скотч в бокале для мартини с кубиком льда. С этим напитком все было не так, но я тем не менее опрокинул его одним глотком.
– А ты еще куришь сигары?
– Нет, теперь это только после рождения малыша. Это ведь не особо хорошо для детей, да?
– Нет, я их ненавижу. Я просто искал предлог выкурить хорошую сигару, – соврал я чисто ради забавы. Что мне еще осталось в этой жизни?
– Ничего, время еще будет. Между прочим, нам звонила твоя невестка. Она посылает нам старинную колыбель.
– Что?
– Ну да, она решила передать ее нам. Она считает Элизабет сестрой.
Эта колыбель была нашей семейной реликвией и должна была всегда оставаться в семье.
– Черт, Моника не имеет права ею распоряжаться.
Брэд почувствовал мое раздражение и попытался быстро сменить тему:
– Ты с кем-то встречаешься?
– Нет, только трахаюсь, – снова для развлечения соврал я, – избавился наконец от этого ядра, прикованного к ноге, понимаешь?
Мне все труднее было оставаться в роли большого, все понимающего парня.
– Ну так здорово же, да? – спросил Брэд с явной неловкостью.
– Еще скотч, пожалуйста! – крикнул я.
– Знаешь, Лиззи иногда злится на меня за всякую ерунду. Типа сиденья в сортире – она злится, если я его подымаю, и злится, если нет. – Он взглянул на меня и покачал головой:
– Говорит, я плохо целюсь.
Мне действительно стало его жалко.
– Слушай, ты должен научиться мочиться сидя. Это часть семейной жизни. Но тебе будет проще, вот увидишь.
– Серьезно?
– Абсолютно.
Мне принесли второй скотч. Я выпил его быстрее, чем первый.
– Знаешь, я забыл тебе сказать – Лиззи нашла еще одну коробку твоих фотографий и несколько непроявленных пленок. Она сказала, чтоб ты зашел и забрал их, потому что мы… ну, знаешь… Стараемся освободить лишнюю комнату.
Господи.
– Ладно.
Он посмотрел в телефон.
– О, черт, у нас скоро занятие по дыхательным упражнениям. Мне надо бежать, старик. Хочешь сейчас зайти и забрать ту коробку?
– Конечно, пошли.
Мы прошли несколько кварталов, почти не разговаривая по пути. Мы подошли к дому, я прошел вслед за ним в подъезд, и тут меня внезапно накрыло. Два скотча в комбинации со странным ощущением возвращения в свой бывший дом…
– Знаешь что, Брэд? Я подожду тебя тут, а ты просто принеси мне коробку?
– Ты уверен?
– Точно. Я подожду тебя здесь, – слабо улыбнувшись, я присел на лавочку возле лифта. Через несколько минут Брэд вернулся с темно-серым пластиковым пакетом.
– Мне казалось, ты говорил – коробка?
– Ну да, там и была коробка, но Лиззи из нее все вынула и сложила в пакет, так меньше места занимает.
– Занимает меньше места?
– Ну да, – он с трудом смог взглянуть мне в глаза.
Я был совершенно уверен, что Элизабет перерыла все содержимое коробки и половину просто выбросила. И я ничуть не был удивлен.
– Спасибо, Брэд.
– Увидимся, – он хлопнул меня по спине. Я повернулся и вышел.
Придя домой, я сел на свой старый кожаный диван, включил «Ю Ту» «С тобой или без тебя», кинул пакет рядом, положил на него ноги и закрыл глаза. Я представил себе, что я сумел построить свою жизнь, а не только карьеру. Представил, что на стенах висят фотографии моей семьи, а не животных из чертова Серенгети. Глубоко вздохнув, я наклонился и раскрыл пакет.
Там было то, прошлое время, сохранившееся на черно-белых фотографиях. Мы с Грейс в парке на площади Вашингтона. В моем колледже. В общежитии. В холле. Грейс играет на виолончели. Грейс, голая, лежит на моей постели и фотографирует меня, спрятав лицо за камерой. Я провел по ней пальцем. Я вспомнил, как сказал ей тогда: «Покажи мне лицо». Мы с Грейс в Лос-Анджелесе, играем в «Скрэббл» дома у моей мамы. Мама учит Грейс лепить из глины в Лувре. Грейс спит у меня на груди, а я смотрю прямо в камеру.
Медленно-медленно я вынул из пакета все фотографии. Последней оказалась та, которую я сделал в день отъезда в Южную Америку. Теперь такие снимки называют «селфи». Мы с Грейс лежали в кровати, смотрели в камеру, которую я поднял над нашими головами, и спустил затвор.
Мы выглядели такими счастливыми, такими настоящими, такими влюбленными.
Что с нами стало?
На самом дне пакета я нашел магнитофонную кассету и ролик непроявленной пленки. Я вынул его из коробочки и поднес к свету. Это была цветная пленка, которую я редко использовал в те годы; до начала работы в Нэшнл Джиогрэфик я не всегда работал с цветной пленкой.
