Мечта для нас - страница 75

Это она мой ниспосланный Богом дар. Именно Бонни снова вернула меня к жизни.

Руки опустились на клавиши, и, закрыв глаза, я начал играть. Мелодия, побудившая меня забросить классику и переключиться на электронную музыку, изливалась из моей души, – так рвется на волю узник, который столько лет провел в камере, что потерял счет годам. Я растворился в нотах. Своей музыкой я рассказывал о том, как моя мама вошла в комнату и сказала, что папы больше нет, что на пороге нашего дома появился офицер и принес солдатские жетоны. В ночь, когда я узнал о смерти отца, мое сердце разбилось вдребезги от боли и сожаления. Музыка заполнила собой все пространство вокруг меня, так что я не мог вздохнуть. У меня болели руки, а я все играл, играл и играл. Теперь из моего сердца изливались новые ноты – кажется, они всегда жили в моей душе. Душа разрывалась, но руки не сделали ни одного неверного движения. Воспоминания падали мне под ноги, как гранаты, но пальцы уверенно вели меня по этому минному полю.

Потом, когда музыка закончилась, взорвавшись напоследок градом выстрелов, когда отзвучало последнее «прости», обращенное к павшему солдату, герою войны… моему герою… руки замерли. Глаза открылись, казалось, будто в них насыпали песка… но теперь я мог дышать.

В сознании намертво отпечатался цветной узор получившейся мелодии – дань памяти моему отцу. Питер Дин.

– Папа, – прошептал я, и это слово разнеслось по комнате печальным эхом. Я прижался лбом к крышке пианино, наверняка зная: эта вещь – лучшее из всего, что я когда-либо написал. Половина тяжкого груза, давившего мне на плечи, исчезла. Я поднял голову и вытер слезы, думая о том, что есть человек, которому нужно услышать эту вещь.

Мне придется сыграть ее еще раз.

Когда Бонни вернется, она услышит эту музыку.

Мне нужно, чтобы она ее услышала.

Нужно, и все тут.

Глава 18

Бонни

Я лежала в постели и слушала музыку, как вдруг вошел Истон. Я села, стянула с головы наушники и протянула руку. При виде брата мне стало горько.

– Истон, – хрипло прошептала я. Я старалась дышать глубоко и размеренно, но легкие мне больше этого не позволяли. Поудобнее откинувшись на подушку, я стиснула зубы – даже такое незначительное движение потребовало огромных усилий.

Но когда брат взял меня за руку, я сразу почувствовала прилив сил. Истон присел на край кровати. Глаза у него покраснели, лицо было бледное.

– Со мной все хорошо, – сказала я, постаравшись крепче сжать его ладонь.

Истон слабо улыбнулся:

– Только не ври мне, Бонни. Ты никогда меня не обманывала, и сейчас не нужно начинать.

На этот раз слабо улыбнулась я:

– Я твердо намерена поправиться.

– Знаю. – Брат уселся рядом со мной, и мы привалились к спинке кровати. Я не выпускала его руку. Даже в детстве мне становилось легче, если мы с ним держались за руки, и сейчас ничего не изменилось.

– Прошло десять лет, – сказал он хрипло. Я кивнула. Десять лет назад у меня начались проблемы с сердцем. Глаза Истона сияли… гордостью? – Ты отчаянно сражалась, Бонни.

Мне не удалось сдержать слезы.

– И ты тоже.

Истон насмешливо фыркнул, но я говорила искренне.

– До тебя мне далеко. – Он вздохнул и постучал себя по виску указательным пальцем. – Я убежден: содержимое моей черепушки напрямую связано с твоим сердечком. – У меня внутри все упало. – Думаю, когда нас только зачали, я уже был связан с тобой. Когда твое сердце начало отказывать, то же самое случилось и с моим мозгом.

Я передвинулась, так чтобы сесть напротив брата, и сжала его щеки ладонями.

– Между твоим мозгом и моим сердцем нет никакой связи, Истон. Твое здоровье в полном порядке. – Я коснулась кожаного напульсника, который брат носил не снимая, и сдвинула его, так что стал виден шрам на запястье. У Истона на скулах заходили желваки, когда я провела пальцем по выпуклому рубцу.

Грудь обожгло резкой болью.

– Ты должен мне пообещать, Истон. – Я посмотрела в его голубые глаза. – Пообещай, что всегда будешь сильным, вне зависимости от того, что случится. Не поддавайся своим внутренним демонам. – Истон отвел глаза, и я потянула его за руку. – Обещай, что поговоришь со своим психотерапевтом. С мамой, папой, с Кромвелем. Хоть с кем-нибудь.

– Кромвель ничего не знает. Только вы, ребята, в курсе.

– Тогда поговори с нами. – Я с тревогой смотрела на брата. – Как ты сейчас?

– Грущу, – ответил он, разбив вдребезги остатки моего бесполезного сердца. – Из-за тебя. Я волнуюсь о тебе, а не о своей голове.

Облегчение несколько ослабило боль в груди – в последнее время она мучила меня постоянно.

Истон улыбнулся, так что мне стало тепло на душе, и протянул руку, оттопырив мизинец. Я ухватилась за него своим.

– Обещаю.

Я улыбнулась и снова откинулась на подушку. Веки налились тяжестью.

– Все будет как в прошлый раз. – Я повернула голову, не отрывая ее от подушки, и поглядела на брата. Тот выгнул бровь. – Я про грядущую операцию. – О том, что операция может не состояться, я промолчала, как и о том, что подходящее сердце может не найтись. Никогда не позволяла себе высказывать такое вслух, чтобы не лишать родных надежды.

Лицо Истона болезненно исказилось – очевидно, в его душе тоже боролись боль и призрачная надежда. Я улыбнулась и сказала:

– Я проснусь, а вы будете рядом со мной: ты, мама, папа и…

– И Кромвель, – закончил за меня Истон.

Я посмотрела в глаза брату и, собрав все мужество, о наличии которого даже не подозревала, повторила:

– И Кромвель.

Выражение его лица неуловимо изменилось.