В объятиях Снежной Королевы - страница 58
В десять, когда фильм уже закончился, а терпение ещё нет, раздался звонок. Телефон.
— Даааань, — захныкала в ухо трубка Оксанкиным голосом.
— Что? Опять? — ухнуло вниз её сердце. — Опять Кайрат?
— Нееет, — жаловалась трубка. — То есть, даааа.
— Ты определись как-нибудь. Так да или нет?
— А ты одна?
— Да, — и в тот момент, когда она не нашла в себе мужества добавить «пока», Данку и накрыло отчаяние.
— Можно я к тебе приду? — она замерла на секунду, боясь отказа. — Я со своим. Я тут хренову тучу всего наготовила.
«Значит будет две тучи.»
— Давай! Жду.
Данка отключилась. Посмотрела на часы. Посмотрела в окно. И решила, что сейчас самое подходящее время. И замаскированный под двумя буквами «ПС» номер на секунду засветился под непослушным пальцем и длинным гудком прорезал ночь.
— Алло, — сказал он в трубку радостно.
Шум, музыка, весёлые голоса. И женский вкрадчивый голос где-то совсем рядом: «А ещё один поцелуй?» Она шептала ему в ухо, которое он прикрыл телефоном.
— Тссс! Алло! — повторил он, но Данка нажала «отбой».
Она опустилась на краешек дивана как получившая «похоронку» вдова. Нет, никакого недопонимания. Всё предельно ясно — он проведёт эту ночь не с ней, а с какой-то полупьяной девицей. Он не мучается в разлуке, не спит в неудобной позе в самолёте, он вычеркнул её из телефонной книги и из памяти заодно.
Телефон завибрировал в руках. Он перезванивал. «Ну, уж нет!». И телефон не полетел в стену только потому, что Данка не привыкла разбрасываться деньгами. Она выжала кнопку отключения до упора как газ на краш-тесте и жалобно пиликнув, ненавистный телефон ушёл в спячку. До лучших времён.
Данка стала остервенело срывать с себя платье. Платье самоотверженно приняло на себя первый удар: теряло пуговицы, трещало вырезом, собирало с пола пыль. Потом в помойку полетели свечи. Природная бережливость не позволила Данке вывалить туда же замаринованное мясо. Вместо духовки, она толкнула его в холодильник и, открыв бутылку шампанского, сделала в лечебных целях колючий пузырящийся глоток.
К тому времени как притащилась Оксанка с неподъёмной сумкой, Данка уже избавилась и от косметики, и от красивого белья. В старенькой пижаме на диване она пожирала десятый мандарин, удовлетворяя свою кровожадность тыканьем пультом по каналам и сдиранием кожуры с цитрусовых плодов.
— Боже, тётя Лошадь, как ты это допёрла? — с трудом затянула сумку на кухню Данка, с удивлением доставая упакованные в хрусталь и пищевую плёнку салаты.
— Ты, я вижу, тоже готовила? — спросила Оксанка, стоя в дверях и оценивая накрытый в комнате стол. На ней любимый домашний розовый спортивный костюм и остатки горя в опухших глазах.
— Ты — первая, — Данка вручила ей вазу с оливье. — Рассказывай!
— Мы с Ромкой расстались.
Данка удивлённо вскинула брови, вталкивая её «Селёдку под шубой» рядом со своей.
— Я подумала, и выгнала его.
— Точно подумала?
— Да, не могу я и никогда не смогу. Тошнит меня от него. От его белёсых ресниц, от потных рук, от запаха изо рта.
— Так у тебя может просто токсикоз?
Они сделали ещё одну ходку на кухню и обе задумчиво стояли над небольшим столом: Данка с миской холодца, а Оксанка с рыбой в маринаде.
— Места нет, — сообщила Данка очевидный факт.
— Нет у меня никакого токсикоза, — ответила Оксанка, с волшебством фокусника втискивая свою бадью вместо колбасной нарезки. — Колбасе ничего не будет, а вот рыба пропадёт.
— Согласна, — и сырная тарелка отправилась туда же, ждать до лучших времён.
— Чувствую, в новом году голодать мы с тобой точно не будем. Это ж надо — всё в двойном экземпляре!
— Ксюха! — крикнула ей Данка из кухни, вытаскивая трёхлитровую банку с морсом. — А компот-то зачем?
— Ну, должна же я тоже что-то пить.
Морс приятно светился брусничным цветом в Оксанкином фужере.
— В-общем, козёл твой Савойский. И маманя его козлиха, — сказала она за несколько минут до полночи, когда они сели проводить старый год.
— Согласна, — кивнула ей Данка. — Не буду за него пить. Пусть он останется в старом году. И воспоминания о нём тоже.
— И я за своего не буду. Он может и не козёл, но из-за него я совершила самую большую ошибку в своей жизни — изменила Кайрату.
— Разве же это измена?
— Конечно, ещё какая! Я не просто ему телом изменила, хотя и это тоже противно, я изменила ему душой. Я хотела его ребёнку другого отца.
— Это была минутная слабость, — протянула ей фужер навстречу Данка. — Давай за Кайрата?
— Давай, — сказала Оксанка, но сделав глоток, спросила: — А ты то чего вдруг?
— Ты знаешь, он же на меня свою часть «Савоя» переписал.
— Серьёзно?
— Серьёзнее не бывает. И я подозреваю, рано или поздно он выкупит его весь.
— И тоже на твоё имя?
— Не знаю, но это не важно, пусть выкупает. Клянусь, я обрадуюсь. — Она ковырнула одну кучку оливье, потом другую. — Хм, твой вкуснее.
— Слушай, классно будет, если ты станешь владелицей «Савоя», — Оксанка наблюдала за ней мечтательно, а потом бросила свою вилку, и глаза её засветились предвкушением. — Сотрёшь этого Савойского в порошок.
— Ксюх, ты издеваешься?
— Да нет же, Дан, на полном серьёзе. Ты справишься. Ты же три года проучилась на Управлении в универе.
— Так недоучилась же.
— Не доучилась, потому что денег у тебя не было, а не потому, что тупая. А у брата попросить ты постеснялась, — она потянулась к замазанной сверху майонезом свекле. — Что я там сейчас сказала: не тупая? Забудь! Тупая! Надо было просить!
