Нужным быть кому-то (СИ) - страница 42
В центре столов, расставленных буквой «П», стоял высокий стул.
— Маманя, это тебе, трон, чтоб тебя все видели!
Расселись, с шумом гамом, прибаутками, кое где были пустые места…
Пётр встал:
— Позвольте мне, как старшему…
— Петь, а чей-то ты в костюм при галстуке по жаре вырядился? — ехидненько спросил какой-то рыжий мужик.
— Вась, помолчи… я как старший… — и опять его перебили — в зал ввалилась шумная толпа цыган…
Были тут и разудалые цыгане, крупногабаритные, явно Шишкинской породы, цыганки и цыганята, все нарумяненные и ярко накрашенные. Вся эта гомонящая пестрая толпа ввалилась под аккомпанемент двух гитар, трех бубнов, одного баяна и балалайки.
— Ай нэ-нэ-нэ… — пели цыгане, а вперед вышла статная широкоплечая цыганка, с большой грудью, размера восьмого и, поведя плечом, с подвываниями запела:
«В час вечерний в день веселья,
Собрались мы всей толпой
На прекрасный де-ень ро-о-ожденья
Нашей Тани до-о-орого-о-ой!»
Цыгане оглушительно вступили:
«Таня, Таня, Танечка, Танечка, Танюшка
Добрая, красивая… самая лю-ю-юбимая!!»
Из-за спины цыганки важно выплыли две мелкие цыганочки с подносом, на котором стоял бокал, размером с поллитра, тут же раздался хлопок, в потолок полетела пробка… А самый крупный цыган налил полный бокал шампанским и с поклоном поднёс его Макаровне.
Все цыгане слаженно запели:
— Пей до дна! — сидящие за столами подхватили, и под такое хоровое пение баба Таня выпила шампанское и, озорно взглянув на цыган, с размаху швырнула его в пустой дальний угол, брызнули осколки, и все захлопали и заорали:
— На счастье!!
Тут же зазвучала «цыганочка» и цыгане начали плясать… это было фееричное зрелище. Плясали истово, особенно лихо получалось у детишек и цыганки с большим бюстом, та умудрялась и плечиками потрясти и частушки петь:
«Есть гитара у меня
Шаровары красные
Полюбил Татьяну я
Ох, огнеопасную!»
Дальше дружно шел общий припев:
— Цыганочка ока-ока, цыганочка черноока, цыганочка черная, погадай!
— Цыганочка Аза, Аза, кому раз, кому два раза, а кому ни разу не дала… — тишина и дружное, — … поцеловать!
Солистка, забывшись в танце, начала поднимать юбки и за столами начали откровенно ржать, из под шикарных юбок показались не менее «шикарные ножки»… явно сорок какого-то размера. А та всё поддавала жару, отплясывая и тряся бюстом… и тут одна грудь выскочила из большого выреза кофты и отлетела к столу….
Шустрый дед Аникеев, тут же подскочив, схватил её:
— От это грудя!! — Он подбежал к цыганке, которая оттопырив край кофточки уже ждала его, засунул грудю в вырез, положил голову на грудь и сказал:
— Всё, Танька! Меняю я тебя, это ж смотри какая подушка, почивать на ей как царевич-королевич буду!
Цыганка смачно поцеловала его в лысину, оставив красный отпечаток на лысине, и опять цыгане плясали и пели, напоследок спев хамскую частушку:
«Мимо нашего окна пронесли покойника
У покойника стоит выше подоконника!»
— по одному начали плавно уходить из зала, солистка же напоследок села на шпагат, вызвав много восторга и криков — Браво! — низко кланялась и придерживала бюст.
Народ смеялся, многие вытирали слезы от смеха. Опять встал старшенький, Петр, теперь ему позволили поздравить мамулю, в зал по одному входили Шишкины, строго по очереди поздравляя бабу Таню: Людмилка, Федяка, Еленка. Все расцеловывали мамку, с большим букетом к матери подходил Колька:
— А чего это, Татьяна Макаровна, у тебя сынок Колька лезет нахально без очереди? — раздался мужской голос. У входа стоял ещё один Шишкин, ниже братьёв сантиметров на десять и не такой крупный, он не казался мелким, судя по всему, мужик был из породы худощавых, но жилистых, обличьем же он походил на бабу Таню.
— Сынок! А то я думаю, что-то грудастая цыганка мне кого-то напоминает? — ахнула баба Таня, и как молоденькая девочка, тут же подскочив, полетела через весь зал к нему. Тот поймал её и как пушинку закружил вокруг себя:
— Мамуля моя!!
— Ну вот, — проворчал Колька, — всегда Мишук-сынок, а Кольке вечно одни шишки…
Подождав, пока Мишук осторожно поставит бабу Таню на пол и расцелуется с ней, Колька полез обниматься:
— Наконец-то явился! — от души хлопая того по плечу, Колька облапил брата.
Старшенький же сказал:
— Ну всё, Мишка здесь, теперь веселья через край будет!
Дружно налили из графинов, стоящих вперемешку с бутылками водки и вина, как-то все гости предпочли калиновку из графинчиков, и понеслось… За столами усидели не долго, сначала зазвучал вальс, и все Шишкины сыновья, по очереди, начали танцевать с бабой Таней её обожаемый вальс, после сынов пошли взрослые внуки, и когда отзвучала музыка, счастливая и раскрасневшаяся баба Таня поклонилась всем гостям.
— Вот такая я богатая и счастливая, вальс танцевать могу весь вечер, кавалеров дополна. А ты, Васька, изменщик коварный, более мне не жених! Променял меня на грудя!
Дед Аникеев, выпятив впалую грудь, отважно сказал:
— Не, Танька, тама мягше и больше!
— Ты лысину-то протри, напугаешь кого кровавым поцелуем…
— А теперь, — взял микрофон Ванюшка, — наша семейная, многолетне-любимая песня…
Все многочисленные Шишкины собрались вместе и грянули:
«Виновата ли я, виновата ли я…»
Дед Аникеев, не выдержав, пустился в пляс, его поддержали Сара с Кларой, за ними вылетела Феля (на которую, вытаращив глаза, уставился Игнатьич,) к Феле поскочил Лёха. Тут же рядом запрыгали дети и через пару минут отплясывали все. Без перехода грянула «Цыганочка», тут уж кто во что горазд отплясывал… Где-то в толпе выкидывал коленца Игнатьич, павой выписывала круги вокруг него Феля, кружила вокруг своего Калины и папы Валюшка. Уморившись, присели утомленные Сара с Кларой, выдохся дед Аникеев…
