Господин мертвец - страница 259
— Сперва брюхо, — пробормотал тощий скелетоподобный Артур, здоровой рукой устанавливая свой ящик, — Это я сам могу… У моего папаши скотобойня была в деревне. С детства смотрел, как он скот потрошит. Только у него крюки были вот такие… Поддевал одним и, значит…
— Ставь инструмент, — одернул его Людвиг нетерпеливо, — Забойщик чертов. Я первый начну.
Инструменты были старые, некоторые — порядком потрепанные. Они не выглядели орудиями палача, напротив, казались с детства знакомыми, совсем недавно расставшимися с теплым верстаком, пересыпанными мелкой стружкой. Не иначе, собрали в полковой мастерской. Для него, Дирка.
«Мейстер… — позвал Дирк, заставляя себя не отводить взгляда от блестящего металла. Это было непросто. Тяжелая сталь неохотно отражала серость первых солнечных лучей и яркие сполохи фонариков, — Мейстер, мне нужна ваша помощь».
Призыв вновь остался без ответа. Тот, к кому он обращался, был столь далеко, что даже его присутствие почти не ощущалось. А ведь Ромберг тоже наверняка звал на помощь. Но мейстер его не услышал. Дирк решительно выкинул эту мысль, как предохранительный колпачок гранаты. Не с такой мыслью полагается встречать Госпожу. Но нужная мысль не шла, вместо нее в голову настойчиво лезли другие, непрошенные.
Что будет со взводом? Сперва он потерял Мерца, теперь потеряет и командира. Кто сможет его заменить? Кто поведет «листья» дальше, в новые бои?
Людвиг приблизился к нему и, глядя на его зубы, ощеренные в кривой ухмылке, почерневшие и бесформенные, Дирк поблагодарил судьбу за то, что его обоняние не отличается прежней силой. Наверняка изо рта у Людвига ужасно смердело. В руке у того был нож. Не боевой, длинный и обоюдоострый, а плотницкий, короткий, со стамесочной заточкой. Если он и подрагивал немного в руке, то не от волнения, а лишь в предвкушении непривычной, но очень увлекательной работы.
— Злишься, падаль? — по-будничному спросил Людвиг, оказавшись рядом.
— Не злюсь.
— А человек бы злился, — пробормотал Людвиг, пробуя остроту ножа на желтоватом ногте, — Непременно злился бы. Злость — это человеческое, глубинное… Перво-наперво его Господь злостью и наделил. Кайн, Авель, помнишь?.. А ты уже и злиться не можешь, падаль. Нет в тебе человеческого. Только смрад и непотребство.
— Я не злюсь оттого, что Госпожа сама определит тебе судьбу, Людвиг. Госпожа не всегда справедлива, но жизнь и того несправедливее. Госпожа придумает тебе конец. Куда страшнее моего. Иногда ей свойственна определенная фантазия.
Людвиг замешкался, нож в его руке тоже на мгновенье замер, но почти тотчас снова пришел в движение. И тень, проскользнувшая в человеческих глазах, уступила место привычному блеску.
— Напомни своей госпоже-шлюхе об этом, — сказал Людвиг, упирая лезвие в грудину Дирку, немногим ниже солнечного сплетения, — Как только ее увидишь. А мы уж постараемся, чтоб ты не шибко задержался в пути…
Дирк услышал треск собственной кожи, тихий и невыразительный, как звук отпарываемой с сапога подметки. Боли не было, только прохладная тень ножа, нырнувшая куда-то глубоко в его тело, коснулась твердым острием души, спрятанной где-то между мертвых потрохов. И та тревожно и отчаянно зазвенела, потревоженная.
— Как ливерный пирог… — хмыкнул Людвиг, зачарованно наблюдавший за результатами своего труда, — Только протухший. Погань и гниль одна в середке.
— Гляди, потроха-то человеческие… Хотя и половины не достает, как будто. Чар тоттмейстерских не видать?
— Доска ты дубовая! Как чары увидишь? Они же бесплотные, как пороховой дым.
Артур с отвращением сплюнул, Эрнст, немного побледнев, отшатнулся назад. Беззубый, кажется, Пауль, облизнул лопнувшие губы. В глубине его непрозрачных глаз плавало что-то темное, как хищная рыба в мутном зловонном водоеме.
Что-то сухо шлепнулось на бетон под ногами Дирка. Он бы не смог разглядеть это, даже если бы склонил голову. Но он и не хотел этого видеть. И только стиснул зубы, когда Людвиг бесцеремонно запустил куда-то в глубь его тела боек молотка, вытягивая наружу что-то большое, еще влажное, тяжелое, липкое.
Именно в этот момент на фоне стремительно сереющего неба вспыхнула еще одна электрическая звезда, пятая. Она взошла со стороны бывшего входа, там, где ударная волна снаряда когда-то разбила притолоку, почти завалив проход внутрь. И по тому, как она стегнула обернувшихся пехотинцев по глазам, злая и решительная, тот, кто управлял ею, не был настроен дружелюбно.
Еще один палач?..
— Бросить оружие! — решительно приказал человек, чей контур едва можно было различить за ярким светом.
Оставшееся жить в каменной скорлупе после ухода людей неловкое эхо исказило его голос, но интонацию невозможно было с чем-то спутать.
Тощий Артур, положивший было руку на кобуру, поспешно ее отдернул. Лицо Людвига само словно обратилось камнем, плясавшие на его поверхности чувства оказались заморожены где-то в глубине, уже неразличимые, только в глазах остался блеск, тот нехороший тревожный блеск, каким отличается хорошо смазанная оружейная сталь. Он всем телом повернулся к вошедшему, неуклюже, но неуклюжесть эта была наигранной, ненастоящей. И опасной.
— Господин лейтенант!..
— Да, вас я и ожидал увидеть. Гербель, Бокк, Дикман, и… Ну конечно, Краузе! У вас, рядовой Краузе, кажется, что-то с зубами. Повредились где-то?..
Беззубый Пауль заворчал, сжимая небольшие, но острые кулаки.
Вошедший был Крамером, но Крамером другим, не тем, что был знаком Дирку. Жесткий, подтянутый, сливающийся в своей серой форме с холодным рассветом, лейтенант двести четырнадцатого полка сейчас выглядел не более человечно, чем сам «Висельник», растянутый на дыбе, с комом вывалившихся внутренностей, висящих подобно клубку шерсти.
