Эта страна - страница 54
«Кто такой Зотов?»
– Думал, что насквозь человека знаю – и что выходит? Ничего? Потому что дружки твои и без него, и без меня так решили? Над справочками подумав и сопоставив? И чтобы не дай бог кто узнал, чего эти справочки стоят?
– Мне им так и сказать?
– Хочешь – скажи, не хочешь – нет. Они тебе всё равно не поверят. У них написано, подписано и печать стоит.
Саша представляет, как полковник Татев сидит бочком на телеге, болтает ногой, напевает… что он там напевает? – Ну вот это: «Как… я буду без тебя… с кем… я буду без тебя…» Марья Петровна и Расправа поехали с Казаровым в Трофимки – может, вернутся, а может, и нет. Ему самому уже давно пора определиться, кто он, где и с кем, и иногда Саша думает, что вроде определился, а иногда – по-другому.
– Сожрут они тебя, профессор, – неожиданно сказал Василий Иванович. – Ещё бы не сожрать.
Вместо дедушки Марьи Петровны Расправа, Казаров и Марья Петровна нашли то, что осталось от его машины.
Марья Петровна так старалась не заплакать, что у неё потекло из носа. Расправа дал ей платок, а Казаров сказал, что сейчас они пойдут к отцу Николаю и всё разузнают… дескать, не умирай прежде времени… и почему-то все сразу подумали, что время придёт, ждать недолго.
Церковь в Трофимках была небольшая, новая, а священник, над которым так небрежно посмеялся доктор Старцев, молодой и добросовестный. Семью он, правда, ещё в конце лета отправил к родителям в областной центр, но сам остался и положился на Бога. (Сам я готов, сказал он доктору Старцеву. А детьми рисковать – это уже фанатизм. И доктор Старцев ответил: верно, на Бога надейся, а сам не плошай, – не совсем, может быть, то, что следовало сказать и услышать.)
Сперва ему показалось, что обошлось; ну, приходили и сурово спрашивали: патриарха признаёшь? и отец Николай с лёгким сердцем отвечал: признаю, – а кто какого патриарха имеет в виду, не начинать же заново через столько лет дискуссию об иосифлянах и сергианстве.
Обошлось-то обошлось, но был ведь ещё и отец Павел, и глаза отца Павла были черны от безумия. (Пожил в сарайчике и ушёл в никуда, не ответив ни на один вопрос, ни о чём не спросив.) Было из-под земли, из какого-то средневековья вылезшее изуверство и дикие, страшные суеверия. Было собственное начальство, накрепко заткнувшее глаза и уши, так что в большинстве приходов воскрешённых допустили к таинствам явочным порядком. (Скоро пойдут дети, которых принесут крестить, и все затруднения сами исчезнут: где найдётся такой священник, который скажет в глаза родителям, что Церковь ещё не решила, есть у их детей душа или нет.) И страх был тоже.
– Нечем вас порадовать, – сказал отец Николай визитёрам. – Михаила Ивановича… как бы это сказать… арестовали.
– Кто?
– Парамоновские.
– Тогда это не арест.
Верно; у группы лиц, которую официальные документы, дойди до них дело, будут именовать «бандитским формированием», нет права производить аресты. И как же тогда сказать: похитили? пленили – подобно прекрасным глазам? Схватили, поволок ли, бросили в подвал или сарай и там заперли; вот так будет точно.
– У меня сложилось впечатление, что им понадобился заложник.
– Посылают к Василию Ивановичу ходоков, а сами берут заложников? Запасливые.
Марья Петровна посмотрела на Казарова и увидела, что тот не шутит: возможно, и сам бы так поступил, если б додумался. Расправа посмотрел на Казарова и увидел, что тот что-то задумал.
– Это правда, что на Василия Ивановича дело завели? – спросил отец Николай.
– Правда. Он в федеральном розыске.
– Может, когда придут за ним, и здесь заодно наведут порядок.
– Отписал уже, батюшка, куда следует? – спросил Казаров и криво улыбнулся.
– Не надо ждать, пока порядок на штыках принесут. Надо самоорганизовываться, – сказала Марья Петровна и разгневалась.
Расправа не сказал ничего, и отец Николай, отвечая, обращался к нему.
– Здесь есть самоорганизация. Только я не могу утверждать, что это лучше, чем если бы её не было. Слышали, что Парамонов свой дом комендатурой называет? Он ещё летом со сходом поссорился, заявил им, что предпочитает прямое управление горлопанству. Понятно, что большаки обиделись. А теперь с Василием Ивановичем такой казус. Если Василий Иванович по-настоящему начальник, хоть и беглый, то парамоновская комендатура получается липовая.
– При чём тут мой дедушка? Он не вмешивался вообще ни во что.
– Я тоже ни во что не вмешиваюсь. Но иногда мне кажется, что этого недостаточно.
– …
– …
– …
– Вам это сейчас дико, а я чувствую, что для меня всё прежнее, другое – как приснившийся сон. Может быть, так в войну люди жили; с чувством, что война была всегда. Но если бы мне хоть кто-то сказал, за что я воюю.
– Мне кажется диким многое другое, – сказал Казаров. – Я не жалуюсь.
– Они неплохие, – закончил священник задумчиво. – Работящие. Детей берут… смертность-то детская какая была, теперь не разберёшь, чьи, если только не вся семья умерла разом. В хоре есть кому петь, опять же. Плохо то, что я их боюсь. Чаю попьёте?
От чая отказались. Когда они вышли, Марья Петровна, разглядывая неказистый домик и опустившийся без хозяйки огород, сказала, что священник совсем раскис и это никуда не годится. Расправа достал из кармана влажные салфетки и, вытирая руки, сказал, что если что здесь и раскисло, так это дороги. Казаров сказал:
– Берите машину, возвращайтесь к Василию Ивановичу. Я один тут похожу, поспрашиваю.
– Я тоже хочу ходить и спрашивать.
– И какой будет в этом прок, барышня? Кто с вами разговаривать станет? Кто станет разговаривать со мной, пока вы топчетесь рядом?
