Слуги зла - страница 68
— Ну! — выдохнул, глядя на меня посветлевшими от ненависти глазами, на которые навернулись злые слезы. — Давай, бессмертный, давай, прирежь меня! Скажешь, что я Злу служу, чего там! Ну, что встал-то!
Я вложил меч в ножны.
— Не воюю с детьми, — сказал я, мучительно осознавая, что эльфийский лед в моем тоне не разряжает, а усугубляет обстановку. Кажется, я уже могу разговаривать по-человечески, но стоит чуть разволноваться, как Пуща тут же дает о себе знать. Эльфийская спесь! Жаль, жаль, что Паука тут нет — он может и с людьми, и с такими, как я, он может со всеми…
Парень сплюнул мне под ноги:
— Струсил, да?! Самый чистенький, да?! Так я тебе и поверил, сволота несчастная! Все вы…
Я вдохнул и попытался представить себе, что в этом случае сказал бы Паук. Вышло плохо:
— Я ведь вижу тебя впервые… за что ты хотел убить меня?
Парень подобрал нож, не сводя с меня глаз:
— А чего это ты спрашиваешь? Я хотел — и предовольно с тебя. Я, может, блин, Темному Властелину служу. Ясно тебе, гад?
Я улыбнулся, стараясь, чтобы улыбка не вышла правильно снисходительной:
— Темного Властелина не существует.
Он дико вытаращился на меня:
— Это ты говоришь?! Ты?! Эльф?!
— Я уже давно не эльф, — сказал я. — Я вернулся из Пущи. Я пробыл эльфом триста лет, а до того жил… ну, предположим, в полумиле отсюда жил. В маленьком доме на краю деревни. Рядом с колодцем.
Он все рассматривал меня — с головы до ног, пораженно, и, наконец, еле выговорил:
— Быть не может! Никто не возвращается из Пущи… ну, если только в сказках, ради любви какой-нибудь огромной, какой не бывает…
— Любовь тоже бывает, — сказал я, вспомнив о Безумной Эльзе.
Парень немного опомнился. Жажда убийства постепенно исчезла с его лица и из глаз. Он ничего не имел лично против меня, понял я. Он просто страстно хотел убить эльфа. Любого эльфа. И это мне чрезвычайно интересно.
— Как тебя зовут? — спросил я как можно дружелюбнее и проще.
— Элиас Ламли, — сказал парень и криво ухмыльнулся. — Я — сын кузнеца. А тебя — Келеберн?
— Нет, меня — Дэниэл Лисс. И я сирота, к сожалению. Но когда-то был сыном плотника и мечтал поступить в гвардию… Знаешь, Элиас, вот забавно, я только что разговаривал с кузнецом в трактире на постоялом дворе «Дивная заводь»…
— Это мой батька, — мрачно сообщил Элиас. — Опять небось в хлам нахлестался, скотина. Как моего брательника убили, так он там и хлещет каждый день. Лучше бы сел, подумал…
— Кто убил твоего брата, Элиас? — спросил я, уверенный, что это сделал некий эльф. — Это было давно?
— Недавно, блин. Зимой, блин. На войне с этими… с Чернолесьем.
— А почему «блин»?
— Да это словечко такое, блин… — и Элиас невольно усмехнулся. — Ну ладно, поддел. Неужели ты правда из Пущи ушел? С ума сойти… Ну ладно, не стоять же тут, как дуракам… пошли, что ли…
— Пьянствовать, что ли? — улыбнулся я.
— Нет уж, я в рот не беру. Навидался, блин… тьфу, привязчивое словцо! Пошли, типа поговорим.
И я пошел за ним в переулок, к его дому рядом с кузницей.
Брехнул крупный пес: я увидел, как из-за ограды метнулся косматый силуэт.
— Брось, Охламон, это ж я, — сказал Элиас, но Охламон уже ткнулся мне в руки, крутя хвостом. С собаками я отлично ладил еще… чуть не сказал «при жизни».
Я вдруг ощутил себя воскресшим из мертвых. Из давно мертвых. Безумная мысль.
Элиас открыл дверь. Из темноты дома пахнуло сушеными яблоками, сыром и каким-то незнакомым резким запахом, который мне, пожалуй, не понравился.
Элиас чиркнул кресалом, разжигая странную лампу — фитиль, смоченный резко пахнущей жидкостью, ярко загорелся под длинным стеклянным колпаком с отверстием сверху. Осветилась просторная комната, в которой простой деревянный стол покрывала плетеная на эльфийский лад скатерть, на стульях лежали вычурно вышитые подушки, а стены украшали ужасного письма пейзажи с лучезарными небесами и золотыми деревьями.
Дом кузнеца?
— Что это за запах? — спросил я. — Странная лампа…
— Горючка, — сказал Элиас, пытаясь стряхнуть въедливый душок горючки с рук. — Ею костер тоже можно разжечь. Ну воняет, зато дешевая. К свечам не подступиться, да и толку-то в них! Сгорели — и все, всего удовольствия — на вечер, блин… травник будешь?
Я кивнул. Элиас налил из кувшина в оловянную пивную кружку холодного настоя семи трав; травник горчил.
— Ты сказал, типа из Пущи вернулся? По любви, что ли, огромной?
— Да нет… скорее, пожалуй, по огромной ненависти…
— К ней? — голос Элиаса упал до шепота. — К Государыне?
— К ее врагам, — сказал я, совершенно не представляя себе, как объяснить юному горожанину мои обстоятельства. — Это не очень интересно. Интересно другое — за какие страшные злодеяния ты собирался меня убивать. Видишь ли, Элиас… Вообще-то, меня хотели убить многие, но обычно — при совершенно иных обстоятельствах. Я перекинулся парой слов с твоим отцом; он уверял, что горожане и вообще подданные короля Теодора — верные союзники Пущи…
Лицо Элиаса, на котором все его малейшие эмоциональные движения отражались, как ветер на воде, потемнело. Он выглядел, как воплощение стыда и злобы.
— Ну да, — он яростно мотнул головой, будто пытаясь вытряхнуть из нее отвратительные мысли. — Бена убили, а батьке хоть в глаза наплюй! Телячий восторг, блин… Только и слышишь «эльфы, эльфы», чтоб они полопались! Помешались все на эльфах… уроды…
— Война началась из-за королевы Маб? — спросил я. — То есть ты так считаешь?
Элиас глотнул травника, как рома:
