Жнецы Страданий - страница 84
Лесана выжала склизлую от грази тряпку и разогнулась. Теперь надо тащить ведро до лестницы, а потом в царство Нурлисы, там выплеснуть в желоб стока, набрать новое и снова вниз. Надоело уже.
Девушка шла узким коридором, скособочившись, чтобы удобнее было нести неудобную ношу. Она кусала губы и думала о том, как же в сущности несправедливо устроен мир, когда насвтречу ей с крутого всхода спустился… Донатос!
Лесана застыла, судорожно стискивая дрожащей рукой светец.
Колдун шел прямо на нее.
Горло судорожно сжалось, отказываясь пропускать воздух, ноги предательски задрожали, а рука бессильно разжалась. Ведро с грохотом упало на каменный пол, щедро расплескивая грязь. Лесана начала пятиться. Чтобы разойтись в этом мышином лазе обоим следовало слегка прижаться к стене, но Донатос шел неторопливо и прямо.
Язык прилип к небу, сердце ломилось прочь из груди, и ноги подгибались. Крефф шел на выученицу, и по его глазам никак нельзя было судить, что он задумал.
Миг, и некромант ухватил девушку за затылок, дернул к себе.
От ужаса та не смогла даже пискнуть. Донатос же, круто развернувшись, вжал послушницу в ледяную стену и склонясь к уху сказал:
— Неловкая ты какая…
Холодная рука надежно держала жертву за шею.
— Неужто боишься меня?
Лесану начала бить крупная частая дрожь. В каземате они были одни, и делать он с ней мог все, что возжелает. А если и спустится кто, увидит их, так оттого позор ее станет только мучительнее.
Но даже теперь она не могла проронить ни слова — ни умолять его, ни упрашивать. Только трястись.
Рука колдуна скользнула к содрогающемуся девичьему стану, мягко коснулась завязки на штанах, потянула.
Девушка зажмурилась, деревенея телом, силясь вжаться, слиться со стеной, с камнями, но… в следующий миг стальная хватка ослабла и крефф, пихнув выученицу так, что она кубарем полетела в разлитую по полу грязную лужу, исчез в темноте каземата.
Как не было его.
Раздавленная, униженная, Лесана беззвучно разрыдалась, лежа в грязи и трясущимися руками приводя в порядок одежду.
Хранители светлые, когда же это все закончится-то?
* * *
Нуступил вьюжник. Суровый, с морозами и метелями. Целыми днями за стенами Цитадели завывал, скулил, свистел и бился ветер, наметая к подножию крепости рыхлые сыпучие сугробы. Но Лесана по-прежнему жила в подземельях, редко выбираясь на поверхность. Разгневанный ее неуклюжестью и неумением Дарен наложил на девушку двойной оброк, превратив ее едва ли не во вторую Нурлису. Она теперь тоже целыми днями носила дрова, мыла, терла, топила, будто поденщица. Вот и теперь…
Послушница захлопнула решетку каземата и прополоскала грязную тряпку в ведре. Уф… Да когда же Клесх возвратится? Надоело ей мыть, да чистить. Все руки в цыпках и трещинах, кожа стала как мочало! А ведь сегодня еще и мертвецкую драила. И только попробуй где-нибудь не промыть, мигом объявится Дарен и ткнет носом в плохо сделанную работу.
Он уже явно решил для себя, что ни на что иное, кроме как драить полы — выученица Клесха не способна и потому давал ей, как назло, самые обидные и бестолковые поручения.
Ну и пусть. В конце концов, обычный бабский труд. Но именно-то это и злило Лесану до невозможности. Осознание собственной бесполезности вызывало приступы горькой обиды.
Сегодня у двери казематов нес сражу Тамир.
Вот закончит девушка свою грязную работу и можно будет посидеть вдвоем на узкой скамье, поговорить ни о чем. Ей так спокойнее.
— М-м-м…
Тихий, как шелест ветра, стон нарушил тишину подземелья. Лесана вскинулась.
Голос был слабым-слабым. Так стонет человек, стоящий на грани смертной муки и понимающий, что любой его стон эту муку только усугубит. И терпеть нету мочи, и молчать сил не осталось.
— М-м-м…
Прерывистое женское дыхание доносилось из соседней темницы.
— Эй… — осторожно окликнула Лесана, нащупывая на поясе тяжелую связку ключей.
Ответом ей была тишина. Кем бы ни оказалась узница, она затаилась, силясь не выдать себя.
— Чего стонешь?
Послушница вытащила из настенного кольца факел и подошла к решетке, силясь разглядеть, что там творится. На узком топчане, прикрытом соломой, лежала на боку беременная баба с непомерно большим животом. Лицо она прикрывала рукой, так как яркий свет огня усиливал ее страдание.
Лесана вгляделась. Женщина обнимала тяжкое чрево и старалась окаменеть, слиться с лежаком, на котором скорчилась.
— М-м-м… — узница не удержалась и снова выдохнула долгий исполненный муки стон.
Да она, похоже, вот-вот разродится!
Выученица пошарила на поясе, выбирая ключ, и принялась шуровать в замке. Уж кого-кого, а беременную бабу, пускай и Ходящую, боевому магу бояться стыдно.
— А ну, ляг на спину! — скомандовала послушница, закрепляя факел в настенном кольце. — Да ноги разведи, ну!
— Све-е-ет… — выдохнула женщина.
Тьфу! Лесана выхватила факел и погрузила его в ведро с водой. Огонь обиженно зашипел, и в подземелье воцарилась тьма. Послушница неуловимым движением провела над головой, вынуждая воздух засиять прозрачным голубоватым светом. В этом призрачном сиянии было видно, как тяжко перевернулась на спину роженица, следуя приказу мага, как отвела от потного лица, облепленного волосами, руку.
Лесана окаменела.
Потому что лежала перед ней мать. Еля из Острикова рода. Только молодая, с гладким, пускай и изможденным лицом, с темными, без седины, волосами. А лицо искажено страданием. Девушка смотрела на Ходящую, с ужасом слушая бешеный стук собственного сердца… Вот женщина выгнулась дугой и снова тяжко застонала, глаза от боли распахнулись и выученица Клесха увидела, что они — глаза эти — зеленые, как зацветшая к концу лета вода в пруду.
