Цитадель души моей - страница 89
последним узлом я пугию закрепил. Многозвенный цеп – излюбленное оружие чекалок, у
них мы его и переняли. Не скажу, что оно у нас хорошо прижилось, но упражнения с ним
в программу тренировок входят, и большинство егерей с цепом худо-бедно управляются. Я
взял своё оружие за пустой конец левой рукой, правой рукой посредине перехватил,
крутнул кистью – закрепленная на конце веревки пугия, гудя, нарисовала в воздухе
сверкающий круг. Пойдет.
Пока я с «цепом» своим возился, ситуация на арене порядком изменилась. Трое
крыс быстренько, отлавливая поодиночке и набрасываясь скопом, прирезали четверых
рабов – без малейшего труда – те, по-моему, даже не были уверены, что оружие за
правильный конец держат. Одноглазый схватился с бледного вида юношей, с самого
начала жавшимся спиной в закрытую дверь. Несмотря на малохольный вид, юноша
оказался неплохим мечником, и, хотя одноглазый его всё-таки достал, пришпилив
гастумом к дереву двери, порезал он беглого неплохо. Скорее всего, одноглазого тоже
можно со счетов списывать – истечет.
Потом один из портовых, как будто просто проходя за спиной германца, вдруг
кинулся ему под ноги, сухожилия подрубить пытаясь. А вот это он зря – германец даже
мечом (совершенно в его лапище потерявшимся) отмахиваться не стал. Пнул того ногой в
живот легонько, а потом, согнувшегося и меч выронившего, ударом кулака по затылку
добил, да так, что портовый носом себе в грудь уткнулся. Силища, однако, у германца – с
быком такого сравнивать, так быку польстишь. Кто же он такой, интересно? И – еще
интересней – имперский он понимает?
Под конец один – поджарый, но немолодой уже мужчина с затравленным взглядом
черных глаз – попытался меня гастумом достать, видимо, надеясь на длину своего оружия
и на то, что маленький (пальмов трех в диаметре) баклер защитит его. Ну-ну. Я раскрутил
свой «цеп», и, когда противник попытался сделать выпад, разжал правую руку. Пугия
коротко свистнула, натянув верёвку, и я дёрнул её обратно. Противник выронил всё свое
оружие, закрыл руками выколотый глаз и побежал, громко крича, в противоположную от
меня сторону, где и угодил прямехонько в руки к оставшимся двоим портовым. М-да. Не
совсем то, что задумывалось – все ж с настоящим цепом эту поделку не сравнить. Да и не
так уж хорошо я им владею.
На этом всё как-то затихло. Все разбрелись по углам, постреливая друг в друга
злыми взглядами и не обращая внимания на беснующуюся за сетью толпу. Минут через
пять распорядителям это надоело – заскрипели двери центрального сектора. Угу. Я так и
думал. Два льва и четыре леопарда. Разумеется, давно не кормленые и хорошенько
раззадоренные. Звери быстро прекратили затянувшуюся передышку и закрутили на арене
кровавую свалку. Рычание, рёв, крики ярости, вопли боли и ужаса – и всё это под
аккомпанемент неистовствующей толпы. В этом бушующем кровавом водовороте
остались только два островка спокойствия – германец и я. Один из львов – что поменьше –
попытался было на него наброситься, но получил кулаком в лоб и упал. Германец, однако,
не стал его добивать и лев, с заметным трудом поднявшись, мотая головой и пошатываясь,
ушел прочь. Больше к германцу никто и не приближался. Ко мне же попробовали сунуться
по очереди все четыре леопарда – но каждому хватало одного взгляда, чтобы они решали
пойти поискать добычу в другом месте. Звери не умеют врать и потому не ждут обмана от
других. Если во взгляде противника хищник видит явное превосходство, он обычно
отступает, не проверяя, стоит за этим взглядом что-то, или нет. То, что в данном случае я и
вправду был сильнее, роли не играло.
Ну и вполне естественно вышло, что наши островки – друг к другу прибились.
Если раньше внимание толпы как-то рассеивалось, то вот теперь оно почти всё на нас
устремлено оказалось. Я уже думал, что научился на людские взгляды не отвлекаться, но
тут мне опять неуютно стало. А германец вблизи еще внушительней, чем издалека,
смотрится. Гладиус в его руке кинжалом выглядит, выше меня он настолько, что мне уже
шагов за пять на него снизу вверх смотреть приходится, а в куртку его двоих меня
засунуть можно и еще место останется.
- Я тебя сразу заприметил, - почти чисто сказал он мне, едва-едва на свой германский
манер согласные утяжеляя. Руки развел и слегка вперед наклонился – пару рогов ему на
голову – вылитый минотаврус получится.
- Это хорошо, - кивнул я, предусмотрительно держась подальше, - хорошо, что ты по-
нашему понимаешь, потому что я германский не знаю.
Легкое замешательство мелькнуло в светло-серых, почти белых, глазах. Но в ответ ничего
не сказал. Промолчал.
- Ты как, твёрдо настроен помереть на потеху местной черни?
- А с чего ты взял, что я вообще помирать настроен? Уж не ты ли своим ножичком на
ниточке меня убить собрался? – но интерес в голосе появился.
- Не я, так кто-нибудь другой. Неважно. У меня предложение есть.
Промолчал он опять. Но в глазах его на этот раз я ясно прочитал: «Говори!». Продолжая
крутить цеп, медленно обошёл его кругом, словно примериваясь к атаке. Остановился.
- Видишь, у меня за спиной балкон императорский? А с него штандарт свисает.
Германец подобрался, быстро стрельнул взглядом мне за спину. Снова на меня смотрит.
