Цитадель души моей - страница 90

Заинтересованно.

- Сам я не допрыгну. Твою задницу туда и баллистой не зашвырнуть. Зато ты вполне мог

бы меня до него подбросить. Тогда я б по штандарту на балкон залез и попробовал убедить

наместника, что он глубоко не прав, отправляя на смерть таких достойных людей.

Германец стрельнул взглядом в сторону балкона еще раз, потом раскатисто хохотнул – как

туча грозовая громыхнула.

- Это если он закреплен хорошо. А если слабо – тогда что?

- Хуже не будет.

- Это точно, - согласился он, - согласен. Как действовать будем? Если кто-то догадается…

- Не догадается. Давай, вроде как сражаемся – балкон у меня за спиной, вот и тесни меня

под него. А как под ним окажешься, я на тебя побегу – подкинешь.

Он посмотрел на меня, прищурившись, подумал пару секунд, потом кивнул и шагнул

вперед, мечом замахиваясь.

Я увернулся. Трибуны затихли, тысячами глаз на нас глядя. Наша схватка на арене

не единственная, но на те, такое ощущение, никто уже и не смотрит. Я чувствую себя так,

словно меня то струями ледяной воды, то кипятка окачивает попеременно. Очень это меня

отвлекает, и, будь наша схватка настоящей – туго бы мне пришлось, потому что движется

германец для своей комплекции на удивление быстро. И клинок моего цепа раз за разом

отбивать умудряется, хотя я на поражение и не целюсь. А если б целился? Сдается мне,

неподходящее у меня оружие для этой схватки. По всему по этому отступать у меня

выходит более чем естественно. Вот и балкон надо мной – вижу краем глаза не на шутку

заинтересованное лицо наместника над перилами – ну-ну, готов поклясться, финал тебя

удивит. А штандарт, кстати, толстыми бронзовыми кольцами насквозь закреплен.

Ну, всё.

Намеренно подставляю под меч германца не саму пугию, а удерживающую её

веревку в дигите от рукоятки. Пугия летит в песок, я с «испуганным воплем» ныряю за

ней, чуя, как по позвоночнику пробегает холодок от пролетевшего впритирку меча.

Хватаю пугию, ухожу перекатом в сторону, встаю. Германец ровно под штандартом,

скалится лошадиными зубами мне в лицо. Родус, вместе с незнакомым мне легатом

вывесились через перила, глаз с нас не сводят. Как и весь остальной амфитеатр.

Встряхиваюсь, словно пёс, из воды вылезший – пытаюсь стряхнуть прилипшие ко мне

взгляды. Пора!

С громким криком бросаюсь германцу навстречу, в двух шагах от него пугию в

зубы вкладывая и руки освобождая. Дальше – один лишь вопрос доверия. Сейчас ему

меня прибить – проще некуда – меч навстречу выставь, я сам на него напорюсь. Но мне

терять нечего и ему, надеюсь, тоже. Если он не поверил в сказку о том, что победитель

свободу получает. Ну, сейчас узнаю.

Не поверил. Меч бросил, руки замком сцепил и перед собой выставил. Прыгаю,

левой ногой от песка отталкиваясь, а правой – ему в сцепленные ладони целя. Vae! Мать

тьма, да он атлант, не иначе! Земля ушла вниз так стремительно, что у меня аж дух

захватило. Я чуть момент не упустил, когда в штандарт вцепляться надо – чуть раньше

пора было это сделать, меня уже вниз потащило, когда я опомнился и вцепился в холст

обеими руками. Потому сильновато меня дернуло – затрещала наверху ткань, штандарт

подался и покосился слегка, продолжая рваться и потихоньку двигаться вниз. Но в три

рывка я добрался до перил, зацепился левой рукой за балясину и перекинул себя в ложу.

Бледное лицо легата, выпученные глаза, рука тянет из ножен меч – поздно! Я хватаю его за

фибулу, плащ на груди скрепляющую, тяну на себя, рывком переваливаю тело через

перила и отправляю его вниз – навстречу песку арены. Родус уже успел через первый ряд

скамей перебраться, но там их еще три и все пустые. Спешат от лестницы преторианцы, и

опять – поздно! Ловлю наместника за шкирку, он пытается вырваться, хитон скинув, но,

почуяв на горле лезвие пугии, замирает и обмякает.

- Стоять! – рычу я, хотя преторианцы и без того уже замедляют шаг и останавливаются.

Буравят меня ненавидящими взглядами.

- Лучникам – сложить оружие, - говорю я.

Тишина. Вот ведь непонятливый. Легонько провожу пугией вверх-вниз. Побриться не

желаете?

- Мне терять нечего, - говорю тихонько.

- Да-да, - сдавленно бормочет Родус, - пусть лучники сложат оружие.

Ну, теперь-то я точно – враг Империи номер один. Чем не повод для гордости?

XI. Sic itur ad astra24

Эйнар оказался не германцем, а норманном – даном. Хотя, как по мне, так разницы

никакой, но Эйнар с этим не согласился категорически. Ну, мне что – мне не жалко: дан

так дан. Эйнар Раудфельдарсон – так он представился, и не просите меня повторить его

номен. Родом он был из поселения, расположенного на северной границе Верхней Мезы,

себя назвал «одним из воинов конунга Оттара Миротворца» и «бывшим крестьянином,

которому захотелось повидать мир». А как только я пытался выяснить, каким образом

бывшего крестьянина и простого воина занесло в столицу другого государства, и почему

он оказался на арене – Эйнар сразу начинал очень плохо понимать имперский. Темнил,

24 Так идут к звездам (лат).

конечно – непрост был мой новый знакомый – с закрытыми глазами видно. Незачем

крестьянину разговаривать на имперском, да и замашки у него были совсем не

крестьянские – как минимум, хольдар, а то и ярл. Но заострять на этом внимание я не стал

– не больно-то мне оно и надо. Главное – что Эйнару можно жизнь доверить – я уже знал,